Ширин Айтматова
Москва-Ош-Бишкек.
В зале ожидания аэропорта Домодедово жду вылет рейса Москва-Ош. Возле меня девушка-кыргызка с новорожденным ребенком, вокруг народу столько, что кажется не поместимся в один самолет.
У меня в руках роман Борисовой и пакет чипсов. Смотря на спящего ребенка, как-то органично возникают слова молитвы, где-то глубоко внутри.
Рейс наш все откладывают… в суете аэропорта ребенок спокоен на руках у матери – редкое умиротворение… мимо проходят девочки кыргызки – уборщицы, работающие в аэропорту… Коллеги депутаты и в эту ночь, стоя, обсуждают политику. С президентом ездили в рабочую поездку по Венгрии и Австрии, а здесь у нас пересадка…
На всех встречах президента спрашивали о том, что происходит в Оше. Как там нынче ситуация? Не повторится ли еще раз кровопролитие? Какова ваша оценка реакции парламента на доклад международной комиссии Киммо Килльюнена?
Вопросы, ответы, заявления, разговоры.
Президент наш все-таки исключительная женщина – с ее этикой труда и профессионализмом мало кто сравнится, но сейчас в Домодедово ночь.
И скоро вылет в город-ангел, город слез… в тот город, который мне часто снится…
В самолете через проход садится человек со знакомым лицом, мы смотрим друг на друга, а потом самолет взлетает. И вот мы в воздухе.
Мне говорят: “Это Салижан Шарипов – космонавт, который ездил в Ош примирять народ.”
Глаза чуть не наполняются слезами, я ведь его искала в прошлом году, чтобы просто сказать спасибо… но почему-то у меня вдруг нет слов, и я тихо сижу, то засыпая, то просыпаясь… прилетели.
Ступив на родную землю… Каждый раз это ощущение сладости и чуть сбившегося от радости дыхания.
В Оше утро, едем в центр города. Из окна машины уже вижу родные, знакомые лица. Это же Ашир – комендант района областной больницы, с которым снимали ночной патруль!
Я ему машу из окна… прошел год, я уставшая. И уже не та девочка в сланцах с камерой и рюкзаком, бегавшая по улицам Оша.
Приезжаем к открытию памятника “Слезы матери”, мне кто-то дает две гвоздики. И я сливаюсь с океаном депутатов. И политиков. Вокруг журналисты – многие из них знакомые, некоторые из них мне стали родными в дни ошского конфликта… а вот и журналистка Аида Касымалиева, с которой и плакали, и смеялись, и работали до устали в те июньские дни.
Ближе к памятнику я опять вдруг оказываюсь возле Салижана Шарипова.
И тогда ему полушепотом говорю: “Я вас в прошлом году искала.”
Он меня спрашивает: “Искала? Меня?”
“Да, Вас. Хотела сказать вам спасибо, что приехали тогда, когда…”
И на остальное слов не нахожу. Он на меня понимающе смотрит. И кивает головой.
И вот мы возле памятника. Памятник какой-то слишком абстрактный, если честно. Маленькие зеленеющие деревья вокруг. И какой-то он скромный.
Но так даже лучше, думаю я, “слезы матери”, к нему нужно подходить так, чтобы побыть наедине, и чтобы больше никто, кроме деревьев, не видел как плачут…
Потом на солнцепеке слушаю одну за другой речи чиновников, сидя с депутатами и дипломатами, и в воздухе чувство какого-то политического утренника, а напротив сидящих депутатов посадили местных старцев возле накрытого стола, где как подобает в горе и в счастье - засыпи маслянистых боорсоков…
Не мое все это, думаю я, и отхожу в сторону деревьев.
Там в стороне от официоза стоит Курсан Асанов, с кем я почти все прошлое лето проработала, ездила на похороны, на места убийств, на перезахоронения, на разоружение населения. Он тогда был комендантом города Оша.
И столько вдруг вещей, которые хочу ему сказать, почему-то именно сейчас, хотя мы оба стали депутатами.
Какое-то время даже вместе работали в здании парламента, но никогда не говорили обо всем том, что пережили здесь год назад.
“Какие речи, - я ему говорю, - где они все были в те дни?”
“Не говори,” - отвечает он…
И стоим в тишине, не зная, что сказать друг другу. Слова - они почти ничего не могут выразить сейчас вот здесь…
"Когда не остается слов - покаяние эта слеза, бегущая по щеке в одиночестве воспоминаний… но это на потом” говорю я себе, “стисни зубы, твои слезы ничего не стоят.”
Парламентская работа иногда включает в себя мелкие пакости коллег.
Зам-спикера Торобаев, не выделив мне бензин и машину, сорвал поездку по детдомам, но все-таки получилось выпросить у губернатора Джалал-Абадской области машину на день..
Я еду в дальний Майлуу-Суу – там школа имени Айтматова. И меня там ждут.
Долго не можем найти школу, довозим по пути бабушку с внучкой, она меня спрашивает в машине: “Кызым, ну хоть ты-то нам скажи, за кого голосовать на президентских выборах?”
А потом добавляет: “Не похожа ты на ту Айтматову в газетах и в телевизоре”.
Улыбаясь, я ей отвечаю: “Голосуйте, как сердце подскажет”.
Проехали майлисайский ламповый завод, стоящий как призрак былой советской промышленности, в зубах пыль. И в волосах пыль. И в машине пыль.
И жара, настоящая, родная жара…
В свежепокрашенной школе № 1 имени Айтматова последние русские учительницы этого маленького городка ждут меня с гостинцами – урюком. И черешня, и освежающая джалалабадская газировка.
Учителя мне рассказывают о том, что уроки ведутся по учебникам 70-х годов, о том, что легендарные повышения зарплат учителей оказались обманным мизером, о том, что многие дети живут у родственников, так как родители уехали работать мигрантами в Россию…
У меня буквально полчаса на разговор с ними, я обещаю им установить в школе Интернет… Поблагодарив их за прием, мчусь обратно в Ош, чтобы вылететь с остальными депутатами в Бишкек.
В самолете из Оша в Бишкек сажусь в салоне с прессой, всю дорогу говорим о работе с коллегой, и на какое-то мгновение показалось, что все эти мысли об Оше как будто остались там внизу, и парламентская работа уже во всю бурлит в салоне самолета.
А по приезду домой, уже какая-то абстрагированная от усталости, открыв дверь своей квартиры, вижу свою рыжую доченьку, заплаканную, с ссадиной на лице.
Она меня спрашивает обиженно: “Мамулечка, ну почему так долго тебя не было?”
Обнявшись, мы идем спать, молимся.
“Пусть будет мир в Кыргызстане и на всей планете,” - говорю я, смотря на дочку, “Кы-гы-ста-не,” - повторяет Кира. “Кудай” ("Боже!") - я говорю, “Кудай”, - повторяет Кира.
Лежа возле уснувшей доченьки, я плачу, зная, что мои слезы ничего не стоят, но это никак их не останавливает.
И пишу со своей сотки в твиттере: “Грусть со мной приехала из Оша. Она как хрусталь или женщина или как прикосновение или как птица, которая не улетит, а останется жить с тобой”.
Москва-Ош-Бишкек.
В зале ожидания аэропорта Домодедово жду вылет рейса Москва-Ош. Возле меня девушка-кыргызка с новорожденным ребенком, вокруг народу столько, что кажется не поместимся в один самолет.
У меня в руках роман Борисовой и пакет чипсов. Смотря на спящего ребенка, как-то органично возникают слова молитвы, где-то глубоко внутри.
Рейс наш все откладывают… в суете аэропорта ребенок спокоен на руках у матери – редкое умиротворение… мимо проходят девочки кыргызки – уборщицы, работающие в аэропорту… Коллеги депутаты и в эту ночь, стоя, обсуждают политику. С президентом ездили в рабочую поездку по Венгрии и Австрии, а здесь у нас пересадка…
На всех встречах президента спрашивали о том, что происходит в Оше. Как там нынче ситуация? Не повторится ли еще раз кровопролитие? Какова ваша оценка реакции парламента на доклад международной комиссии Киммо Килльюнена?
Вопросы, ответы, заявления, разговоры.
Президент наш все-таки исключительная женщина – с ее этикой труда и профессионализмом мало кто сравнится, но сейчас в Домодедово ночь.
И скоро вылет в город-ангел, город слез… в тот город, который мне часто снится…
В самолете через проход садится человек со знакомым лицом, мы смотрим друг на друга, а потом самолет взлетает. И вот мы в воздухе.
Мне говорят: “Это Салижан Шарипов – космонавт, который ездил в Ош примирять народ.”
Глаза чуть не наполняются слезами, я ведь его искала в прошлом году, чтобы просто сказать спасибо… но почему-то у меня вдруг нет слов, и я тихо сижу, то засыпая, то просыпаясь… прилетели.
Ступив на родную землю… Каждый раз это ощущение сладости и чуть сбившегося от радости дыхания.
В Оше утро, едем в центр города. Из окна машины уже вижу родные, знакомые лица. Это же Ашир – комендант района областной больницы, с которым снимали ночной патруль!
Я ему машу из окна… прошел год, я уставшая. И уже не та девочка в сланцах с камерой и рюкзаком, бегавшая по улицам Оша.
Приезжаем к открытию памятника “Слезы матери”, мне кто-то дает две гвоздики. И я сливаюсь с океаном депутатов. И политиков. Вокруг журналисты – многие из них знакомые, некоторые из них мне стали родными в дни ошского конфликта… а вот и журналистка Аида Касымалиева, с которой и плакали, и смеялись, и работали до устали в те июньские дни.
Ближе к памятнику я опять вдруг оказываюсь возле Салижана Шарипова.
И тогда ему полушепотом говорю: “Я вас в прошлом году искала.”
Он меня спрашивает: “Искала? Меня?”
“Да, Вас. Хотела сказать вам спасибо, что приехали тогда, когда…”
И на остальное слов не нахожу. Он на меня понимающе смотрит. И кивает головой.
И вот мы возле памятника. Памятник какой-то слишком абстрактный, если честно. Маленькие зеленеющие деревья вокруг. И какой-то он скромный.
Но так даже лучше, думаю я, “слезы матери”, к нему нужно подходить так, чтобы побыть наедине, и чтобы больше никто, кроме деревьев, не видел как плачут…
Потом на солнцепеке слушаю одну за другой речи чиновников, сидя с депутатами и дипломатами, и в воздухе чувство какого-то политического утренника, а напротив сидящих депутатов посадили местных старцев возле накрытого стола, где как подобает в горе и в счастье - засыпи маслянистых боорсоков…
Не мое все это, думаю я, и отхожу в сторону деревьев.
Там в стороне от официоза стоит Курсан Асанов, с кем я почти все прошлое лето проработала, ездила на похороны, на места убийств, на перезахоронения, на разоружение населения. Он тогда был комендантом города Оша.
И столько вдруг вещей, которые хочу ему сказать, почему-то именно сейчас, хотя мы оба стали депутатами.
Какое-то время даже вместе работали в здании парламента, но никогда не говорили обо всем том, что пережили здесь год назад.
“Какие речи, - я ему говорю, - где они все были в те дни?”
“Не говори,” - отвечает он…
И стоим в тишине, не зная, что сказать друг другу. Слова - они почти ничего не могут выразить сейчас вот здесь…
"Когда не остается слов - покаяние эта слеза, бегущая по щеке в одиночестве воспоминаний… но это на потом” говорю я себе, “стисни зубы, твои слезы ничего не стоят.”
Парламентская работа иногда включает в себя мелкие пакости коллег.
Зам-спикера Торобаев, не выделив мне бензин и машину, сорвал поездку по детдомам, но все-таки получилось выпросить у губернатора Джалал-Абадской области машину на день..
Я еду в дальний Майлуу-Суу – там школа имени Айтматова. И меня там ждут.
Долго не можем найти школу, довозим по пути бабушку с внучкой, она меня спрашивает в машине: “Кызым, ну хоть ты-то нам скажи, за кого голосовать на президентских выборах?”
А потом добавляет: “Не похожа ты на ту Айтматову в газетах и в телевизоре”.
Улыбаясь, я ей отвечаю: “Голосуйте, как сердце подскажет”.
Проехали майлисайский ламповый завод, стоящий как призрак былой советской промышленности, в зубах пыль. И в волосах пыль. И в машине пыль.
И жара, настоящая, родная жара…
В свежепокрашенной школе № 1 имени Айтматова последние русские учительницы этого маленького городка ждут меня с гостинцами – урюком. И черешня, и освежающая джалалабадская газировка.
Учителя мне рассказывают о том, что уроки ведутся по учебникам 70-х годов, о том, что легендарные повышения зарплат учителей оказались обманным мизером, о том, что многие дети живут у родственников, так как родители уехали работать мигрантами в Россию…
У меня буквально полчаса на разговор с ними, я обещаю им установить в школе Интернет… Поблагодарив их за прием, мчусь обратно в Ош, чтобы вылететь с остальными депутатами в Бишкек.
В самолете из Оша в Бишкек сажусь в салоне с прессой, всю дорогу говорим о работе с коллегой, и на какое-то мгновение показалось, что все эти мысли об Оше как будто остались там внизу, и парламентская работа уже во всю бурлит в салоне самолета.
А по приезду домой, уже какая-то абстрагированная от усталости, открыв дверь своей квартиры, вижу свою рыжую доченьку, заплаканную, с ссадиной на лице.
Она меня спрашивает обиженно: “Мамулечка, ну почему так долго тебя не было?”
Обнявшись, мы идем спать, молимся.
“Пусть будет мир в Кыргызстане и на всей планете,” - говорю я, смотря на дочку, “Кы-гы-ста-не,” - повторяет Кира. “Кудай” ("Боже!") - я говорю, “Кудай”, - повторяет Кира.
Лежа возле уснувшей доченьки, я плачу, зная, что мои слезы ничего не стоят, но это никак их не останавливает.
И пишу со своей сотки в твиттере: “Грусть со мной приехала из Оша. Она как хрусталь или женщина или как прикосновение или как птица, которая не улетит, а останется жить с тобой”.
