С самого начала мне не повезло, вместо палаты в отделении неврологии, меня положили в отделение кардиологии. Неврология была битком забита мужчинами, не было ни одной женской палаты.
В первую очередь меня удивила абсолютная открытость отделения. Да, и это так! Двери кардиологии были буквально открыты для всех и это при том, что пациентам необходим покой, а в коридоре двустороннее движение совершенно неуправляемое.
Медперсонал в лице сестры хозяйки по принципу «командиров нам не надо самым главным буду я!» с утра начинает развод в коридоре с громогласного рыка о беспределе пациентов. В палатах начинается шебуршание пакетиков и засовов тумбочек. Через некоторое время в палаты всовывается голова и зовет на завтрак.
С утра мечтаю о таком завтраке, как каша в ассортименте, сваренная на воде и без признаков добавления туда сахара и соли, о масле вообще надо забыть. Вообще с питанием здесь проблем нет: нет хлеба, нет чая, нет второго, а компот? Спросите вы и не угадаете, его тоже нет. Одно радует - каша с утра горячая.
Картина напоминает о приютах для бездомных, где представляешь себе очередь людей с жестяными мисками и оловянными ложками, один общий котел и получаешь на раздаче плевок в миску в виде месива. Современное гетто.
По коридору с шарканьем переступают старческие ноги, отделение кардиологии – это отделение стариков. Я самый молодой пациент. Мои соседки по палате две старушки – одна кыргызка, другая русская, самое смешное ни та, ни другая не понимают друг друга, но, тем не менее, общаются. Я у них за переводчика.
Русская баба Дуня, Евдокия Дмитриевна рассказывает о своей молодости, о муже алкоголике, которого она выгнала после двадцати лет совместной жизни, о тяготах одиночества, о детях. Апашка внимательно слушает и кивает головой, потом смотрит на меня вопросительно, мол, о чем она рассказывает. После моего перевода она еще сокрушеннее кивает и приговаривает.
Обход врача. Палатный врач в отделении сегодня один, большой наплыв больных и она не успевает. Осмотрев меня, она подходит к бабе Дуне, закатывает ей рукав, чтобы измерить давление, в этот момент из коридора её зовут к больному, больше в этот день мы ее не видели. А тонометр так и остался лежать на тумбочке бабы Дуни. Ближе к обеду пришла медсестра и поставила моим соседкам капельницы. У бабы Дуни от нитроглицерина разболелась голова, я позвала медсестру и, ей отменили капельницу.
Апашка дочитав газету со вздохом говорит о несправедливости. Оказывается, она читает о предстоящих выборах. Поворчав, делает умозаключение, что будет голосовать за того кандидата, который пять раз в день намаз читает. Я спрашиваю почему? Баба Дуня тоже заинтересованно смотрит на апашку. А старушка рассуждает. Что человек, который пять раз в день обращается к Богу, обманывать не станет! Баба Дуня соглашается.
А мне смешно и грустно….Потому, что вера, любовь настолько для меня имеют сакральное значение, что я не могу об этом кричать, это где-то внутри меня и о моих настоящих чувствах знают только я и,… но не будем об этом.
Между старушками начался спор, кто из кандидатов достойнее. Я перевожу. Накал страстей нешуточный. Видимо наш разговор мешает сидящим и ржущим в коридоре медсестрам. Они оттуда прикрикивают на нашу палату. Мы затихаем. А там, наоборот усиливается ржание.
После тихого часа снова двустороннее движение в коридоре и среди всего гула, голос регулировщика – медсестры: так! Вы к кому? Что у вас там? Хорошо, только быстро. Через некоторое время этот же голос обращается к пациенту, которому принесли передачу родственники. Убивает циничность, с которой медсестра обращается к пациенту: а что у нас сегодня на ужин?
Я поражена. Неужели люди, работая здесь, настолько очерствели и потеряли совесть, обирая стариков? Мало того, что в кухне на раздатке не докладывают, оставляя медперсоналу даже ту похлебку, так еще и у пациентов забирают то, что приносят родные. Ну, правильно! А зачем тратиться на питание? Здесь же все есть.
У апашки заканчивается раствор, благо баба Дуня рядом. Она аккуратно закрывает кранчик. За все время медсестра, ставившая капельницу, не зашла ни разу. Какое внимание! Она приходит только когда ее позовут, и то через три минуты, с таким видом: «Ну, что? Ничего же не случилось?!»
А если пациент в палате один? А если он уснет и не проснется? Ай! Зачем жалеть! Старые - никому не нужные! Ну, умрут и что? Вон люди каждый день умирают…
Мне становится жутко и страшно от одной мысли, что мы все нуждаемся в реанимации, причем моральной. Я просто боюсь, что мы сами давно в коме и это отразится…
Вопрос возникает к самому обществу, к самим людям: когда мы перестали быть человеками? Как быстро мы забыли детские сказки, где добро побеждает зло? Ведь теперь старик из «Золотой рыбки» - лох. Что за переоценка ценностей?! Каких ценностей? Мы забыли, что в этой жизни самое главное это – Человек. Это ценность. А не блага и привилегии. Я боюсь, что такими темпами, через десять лет наши дети будут только за деньги кормить нас и звать в гости. Настолько развращено сейчас понятие о совести и чести.
Это мой небольшой рассказ не бичует здравоохранение, это показатель черствости и он не только у медиков. Сейчас пандемия у всего общества. Все во всем ищут выгоду. А можно ведь раз-другой сделать просто доброе дело? А, ну да, мы же не альтруисты, что ж мы, за бесплатно что-ли должны? А ведь если приглядеться, коррупция начинается с нас самих, а в гипертрофическом масштабе отражается уродливым образом в верхних эшелонах.
Я всегда стараюсь писать по наитию и только когда сама понимаю, что надо. Я не горлопан, чтобы кричать, где надо и не надо, но и не равнодушный наблюдатель. Мне не все равно. И хочется верить, что вам тоже небезразлично завтра, при каком бы это президенте не было, при какой системе нам не пришлось жить, просто оставьте немного места для Сердца Человека, чтобы как говорится: не было мучительно больно за бесчеловечные дни вашей жизни.
Назира РАИМКУЛОВА
В первую очередь меня удивила абсолютная открытость отделения. Да, и это так! Двери кардиологии были буквально открыты для всех и это при том, что пациентам необходим покой, а в коридоре двустороннее движение совершенно неуправляемое.
Медперсонал в лице сестры хозяйки по принципу «командиров нам не надо самым главным буду я!» с утра начинает развод в коридоре с громогласного рыка о беспределе пациентов. В палатах начинается шебуршание пакетиков и засовов тумбочек. Через некоторое время в палаты всовывается голова и зовет на завтрак.
С утра мечтаю о таком завтраке, как каша в ассортименте, сваренная на воде и без признаков добавления туда сахара и соли, о масле вообще надо забыть. Вообще с питанием здесь проблем нет: нет хлеба, нет чая, нет второго, а компот? Спросите вы и не угадаете, его тоже нет. Одно радует - каша с утра горячая.
Картина напоминает о приютах для бездомных, где представляешь себе очередь людей с жестяными мисками и оловянными ложками, один общий котел и получаешь на раздаче плевок в миску в виде месива. Современное гетто.
По коридору с шарканьем переступают старческие ноги, отделение кардиологии – это отделение стариков. Я самый молодой пациент. Мои соседки по палате две старушки – одна кыргызка, другая русская, самое смешное ни та, ни другая не понимают друг друга, но, тем не менее, общаются. Я у них за переводчика.
Русская баба Дуня, Евдокия Дмитриевна рассказывает о своей молодости, о муже алкоголике, которого она выгнала после двадцати лет совместной жизни, о тяготах одиночества, о детях. Апашка внимательно слушает и кивает головой, потом смотрит на меня вопросительно, мол, о чем она рассказывает. После моего перевода она еще сокрушеннее кивает и приговаривает.
Обход врача. Палатный врач в отделении сегодня один, большой наплыв больных и она не успевает. Осмотрев меня, она подходит к бабе Дуне, закатывает ей рукав, чтобы измерить давление, в этот момент из коридора её зовут к больному, больше в этот день мы ее не видели. А тонометр так и остался лежать на тумбочке бабы Дуни. Ближе к обеду пришла медсестра и поставила моим соседкам капельницы. У бабы Дуни от нитроглицерина разболелась голова, я позвала медсестру и, ей отменили капельницу.
Апашка дочитав газету со вздохом говорит о несправедливости. Оказывается, она читает о предстоящих выборах. Поворчав, делает умозаключение, что будет голосовать за того кандидата, который пять раз в день намаз читает. Я спрашиваю почему? Баба Дуня тоже заинтересованно смотрит на апашку. А старушка рассуждает. Что человек, который пять раз в день обращается к Богу, обманывать не станет! Баба Дуня соглашается.
А мне смешно и грустно….Потому, что вера, любовь настолько для меня имеют сакральное значение, что я не могу об этом кричать, это где-то внутри меня и о моих настоящих чувствах знают только я и,… но не будем об этом.
Между старушками начался спор, кто из кандидатов достойнее. Я перевожу. Накал страстей нешуточный. Видимо наш разговор мешает сидящим и ржущим в коридоре медсестрам. Они оттуда прикрикивают на нашу палату. Мы затихаем. А там, наоборот усиливается ржание.
После тихого часа снова двустороннее движение в коридоре и среди всего гула, голос регулировщика – медсестры: так! Вы к кому? Что у вас там? Хорошо, только быстро. Через некоторое время этот же голос обращается к пациенту, которому принесли передачу родственники. Убивает циничность, с которой медсестра обращается к пациенту: а что у нас сегодня на ужин?
Я поражена. Неужели люди, работая здесь, настолько очерствели и потеряли совесть, обирая стариков? Мало того, что в кухне на раздатке не докладывают, оставляя медперсоналу даже ту похлебку, так еще и у пациентов забирают то, что приносят родные. Ну, правильно! А зачем тратиться на питание? Здесь же все есть.
У апашки заканчивается раствор, благо баба Дуня рядом. Она аккуратно закрывает кранчик. За все время медсестра, ставившая капельницу, не зашла ни разу. Какое внимание! Она приходит только когда ее позовут, и то через три минуты, с таким видом: «Ну, что? Ничего же не случилось?!»
А если пациент в палате один? А если он уснет и не проснется? Ай! Зачем жалеть! Старые - никому не нужные! Ну, умрут и что? Вон люди каждый день умирают…
Мне становится жутко и страшно от одной мысли, что мы все нуждаемся в реанимации, причем моральной. Я просто боюсь, что мы сами давно в коме и это отразится…
Вопрос возникает к самому обществу, к самим людям: когда мы перестали быть человеками? Как быстро мы забыли детские сказки, где добро побеждает зло? Ведь теперь старик из «Золотой рыбки» - лох. Что за переоценка ценностей?! Каких ценностей? Мы забыли, что в этой жизни самое главное это – Человек. Это ценность. А не блага и привилегии. Я боюсь, что такими темпами, через десять лет наши дети будут только за деньги кормить нас и звать в гости. Настолько развращено сейчас понятие о совести и чести.
Это мой небольшой рассказ не бичует здравоохранение, это показатель черствости и он не только у медиков. Сейчас пандемия у всего общества. Все во всем ищут выгоду. А можно ведь раз-другой сделать просто доброе дело? А, ну да, мы же не альтруисты, что ж мы, за бесплатно что-ли должны? А ведь если приглядеться, коррупция начинается с нас самих, а в гипертрофическом масштабе отражается уродливым образом в верхних эшелонах.
Я всегда стараюсь писать по наитию и только когда сама понимаю, что надо. Я не горлопан, чтобы кричать, где надо и не надо, но и не равнодушный наблюдатель. Мне не все равно. И хочется верить, что вам тоже небезразлично завтра, при каком бы это президенте не было, при какой системе нам не пришлось жить, просто оставьте немного места для Сердца Человека, чтобы как говорится: не было мучительно больно за бесчеловечные дни вашей жизни.
Назира РАИМКУЛОВА
