Марат Сарулу рассказывает о метафизике местного политического ландшафта, смысловым камертоном которого стала известная гравюра Дюрера «Рыцарь, смерть и дьявол». По его словам, в эту циничную эпоху, в зазеркалье нашей азиатской действительности, даже будучи морально разоблаченным, можно продолжать публичную деятельность, меняя вывески и маски, как мелкий бес.
Смысловым камертоном при написании этой статьи стала известная гравюра Альбрехта Дюрера «Рыцарь, смерть и дьявол». Завораживающая метафизика этой картины обладает магическим свойством: совпадать в любой точке жизни с контекстом вашего существования. В ясном свете ее образов становится зримым другое - эмпирическое пространство, лишенное благодати языка и формы. Я имею в виду отечественный ландшафт нашего времени. По аналогии с образами картины, метафизическое усмотрение движется на фоне кошмаров и соблазнов эмпирической жизни, чтобы бесстрастно увидеть за внешними фактами подлинные связи и смыслы.
Хронос и кайрос
Помню случай в жизни, когда один знакомый мне человек сказал, что отдал своего сына в школу в восемь лет и мотивировал это тем обстоятельством, что сын его не готов к учебе. Видя мое любопытство, он пояснил: «Понимаешь, у меня пятеро детей, и все они разные. Старший сын пошел в школу в шесть лет по своей инициативе, и слава Богу, неплохо учится. Другие дети стали учиться как все - с семи лет. А этот мой сын поздно начал говорить, среди других теряется, спокоен лишь в одиночестве. Так зачем мне его ломать, пусть его душа развивается естественно, без принуждения. Хотя окружающим и кажется, что он опаздывает в развитии на целый год».
(Замечу в скобках, что мир психе, мир человеческой души консервативен и развивается неисповедимо, тайными путями, как корневая система в земле. Опыт души в отличие от ума протекает органически в режиме реального времени, и его нельзя пройти экстерном, перескочив одним махом. Как правило, дети со здоровой душевной основой психологически устойчивы и подобны хорошо пропеченному хлебу. Со временем они быстро наверстывают упущенные возможности и в зрелые годы лучше переносят удары судьбы и жизненные невзгоды в отличие от своих скороспелых собратьев, которых слишком рано оторвали от материнской груди и семейного очага. Мой отец говорил мне, что мать кормила его своим молоком до пяти лет).
Интересующий меня здесь момент, несомненно, имеет эмпирическое значение. К примеру, можно, наверное, объяснить ситуацию этого восьмилетнего мальчика психологически, в терминах интроверсии (известно, что дети-интроверты позже созревают, труднее адаптируются к социуму и т.д.). Однако дело здесь не только в этом.
Древние греки различали два времени и обозначали его как «хронос» и «кайрос», даже персонифицировали их как богов. Первое время – пожирающий хронос – это каузальное, линейное время, доступное исчислению. В обиходе мы часто пользуемся словами «хронология», «хронологический», когда хотим отметить объективный поступательный характер текущего времени. Это внешнее время, в котором действуют причинные связи и законы, малые и большие временные петли, социальные и космические.
Второе же время – кайрос – «качественное время жизни, которое нельзя измерить, чрезвычайное время-теперь, которое случается посреди обычного времени-хроноса». Кайрос - это время метаморфоз и трансформаций, прерывающих линейное течение жизни. Если хронос – это мир старый, сотворенный, предзаданный, то кайрос – реальность ничем необусловленного, самопричинного времени, которое неожиданно вторгается в хронос и меняет его конфигурацию; таким образом, кайрос трансцендирует, преображает хронос в вечность. Я ввожу здесь метафору двойного времени, чтобы яснее обозначить интуицию перехода. Один преклонных лет суфийский мастер на вопрос, сколько ему лет, ответил: три года. И пояснил, что 70 лет он прожил в поисках Бога и лишь три последние года живет по-настоящему, пребывая в состоянии высшего отражения. При таком гамбургском счете что будет в остатке у среднестатистического обывателя, если вычесть из его жизни пустую хронологию существованья, фиксируемую в официальном резюме? Наберется ли хотя бы месяц, неделя, день кайротически прожитой жизни?
Провиденция перехода
Однако вернемся к нашей теме. Как и в приведенном случае с восьмилетним мальчиком, я склонен считать, вопреки очевидным фактам, что в советский период в развитии Киргизии была задержка развития. Различая два времени, думаю, несложно будет понять, что в хронологическом (историческом) измерении республика совершила невероятный скачок в развитии, создала свою государственность, стремительно вестернизировалась на советский лад, при этом пребывая в состоянии отсроченного взросления. С одной стороны, активная европеизация, формирование системы всеобщего образования, развитой экономической, социальной, культурной инфраструктуры, с другой – непонятная летаргия метафизических сил, инерция традиционных ценностей, азиатский уклад жизни. Таким образом, в советский период в хроносе были созданы все предпосылки для исторического взросления и вхождения в измерение кайроса – время больших поступков, значимых событий, судьбоносных свершений.
Однако, находясь внутри «большой» советской истории, мы тем не менее дремали, если под историей понимать не безличный «объективный ход вещей», а благо-разумные социальные конфигурации, которые создает в общественном пространстве бодрствующее <гражданское> сознание. Вопреки логике, я далек здесь от критического настроя и считаю национальную дрему советского времени в определенном смысле благом для моей страны. Поскольку усматриваю в этой задержке развития глубоко провиденциальный смысл.
За семьдесят с лишним лет советской власти был полностью перекроен социальный и культурный ландшафт страны, что в данном контексте уместнее будет рассматривать не только как результат «исторического» развития, но и – что важней - как формирование благоприятного условия для вхождения во взрослый независимый этап жизни. В пользу этого обстоятельства говорит факт, упускаемый с точки зрения объективного описания, что наряду с очевидными успехами в социальном развитии (и с этим никто не спорит), общественное сознание нации по-прежнему оставалась в эмбриональном состоянии. Два времени, хронос и кайрос, никак не пересекались в пространстве «большой истории» в форме значимых событий, хотя были отдельные всплески и яркие достижения в культуре и искусстве страны. Факт, что был создан новый социальный «базис» со своей «надстройкой»: системой образования, искусства, науки, но не об этом здесь речь.
Для страны были созданы условия перехода во взрослую жизнь, уже не защищенную извне никакой опекой. Здесь необходимо расширить нашу визию до масштабов бывшего союза, чтобы яснее обозначилась перспектива того утраченного, отсроченного перехода (в составе страны советов) из одного исторического возраста в другой. Однако развал союза, ставший катастрофой для всех его участников, особенно драматическим и ужасающим по своим последствиям в регионе ЦА был для Киргизии (чудовищная коррупция, разгул криминала, две революции, трагические события на юге, люмпенизация народа, массовая внутренняя и внешняя миграция и т.д., и т.п.). Раскол союза сделал невозможным для республики постепенное возмужание, бросив незакаленную, неокрепшую национальную душу в дегуманизированный мир капитала, рынка и либеральных ценностей, камне на камне не оставивших как от традиционных ценностей, так и от всех завоеваний социализма.
Прошу прощения за пространную цитату, но без нее нельзя здесь обойтись. Даниил Андреев, описывая российскую историю времен Ивана Грозного и Петра Великого, объяснял ее изоляцию от Европы в совершенно ином ключе, нежели официальная историография. «Дело в том, - пишет он, - что России не только не требовалось в этот период спешить с выходом на Запад, но именно заторможенность её исторического движения в XVI-XVII веках могла иметь также и провиденциальный смысл (подчеркнуто мной – М.С.). Если бы переворот петровской направленности был произведен ещё в XVI столетии (а при единовластии московских государей, начиная с Грозного, это могло бы произойти, окажись на престоле легитимный государь типа и масштаба Петра), то переворот этот мог бы жестоко исказить намечавшиеся метаисторические – и исторические – пути России».
И далее: «Европеизм, который хлынул бы внутрь российской культурной зоны, мог бы затопить очаги национально-русской духовности, задушить под наносным илом чужеземной, более высокой материальной цивилизации слабые ростки самобытной русской культуры. Нужно было дать им окрепнуть, нужно было провести страну через горнило сатанинских искушений – поскольку они неизбежны всё равно, – но заставить при этом искушающие силы ограничиться такими искушениями, с какими народ в состоянии был справиться…
Россия предназначалась для единственной и неповторимой роли, миссия мирового масштаба подготавливалась внутри неё и над ней. И осуществление этой миссии было бы заранее обречено, если бы неокрепшая культура, духовно незакалённый народ, неподготовленная страна оказались бы втянутыми в орбиту более зрелых метакультур Запада, то есть превратились бы в одну из многих наций …Северо-западной культуры».
Смею утверждать, что выйдя из советской системы, мы оказались совершенно не готовы к самостоятельной жизни и упустили свой кайрос. Провиденциальный смысл нашего пребывания в составе страны советов, когда неокрепшая национальная душа была надежно защищена от гибельных влияний мирового зла, мало кем сознавался и сознается теперь в точном и глубоком смысле этого слова. Сегодня, когда «фазовый переход» уже совершился и для большинства стал очевиден, предотвратить национальную катастрофу уже невозможно. Причем симптомы ее, размазанные на поверхности социальной жизни, недоступны эмпирическому подходу, а метафизическому взгляду нас не учили.
Деньги и демонизация жизни
Как известно, метафизически ориентированный человек в видимом (вещах) способен видеть невидимое (структуру, смысл). Гете как-то сказал, что достаточно ему взглянуть на простого метельщика, подметающего улицу, чтобы увидеть в этом символ вечного обновления жизни. Советская социальная система вырастила человека личностно инфантильного, «объективированного», который в условиях дикого рынка затрещал по швам, не умея опереться на собственные силы. А поскольку человеческое существование держится на внутренних метафизических основаниях, на языке и личностной форме, а не на заданных извне эмпирических ценностях, то нация легко поддалась искушению деньгами. Весь социальный космос стал стремительно демонизироваться, государственные персоны, от которых зависело принятие судьбоносных решений, поставили во главу угла несбалансированный ничем частный интерес, т.е. принцип наживы. Общество атомизировалось, рыночные отношения покрыли все социальное поле, человеческие отношения стали перестраиваться по модели торговли и денежного обмена, что привело к катастрофическим последствиям.
Поскольку сущность денег в воспроизводстве денег, т.е. неограниченном росте, то власть денег охватила все социальное пространство, все его «базисные и надстроечные» структуры (экономику, политику, социальную систему, управление, образование, культуру, искусство). Весь органический гумус нации, хрупкий эфир его души и духа, создаваемый веками, его уклад, традиции, этическое и культурное наследие, его искусство, его свобода, его достоинство, его тайна – канули в бездну.
Однако люди, воспитанные на слепой вере в первичную реальность вещей, в упор этого не видят. Для них «фактичность» эмпирического мира достаточное основание. Раз есть видимые глазом формальные институты власти, правительство, силовые структуры, экономический сектор, общественные организации, «культура», то есть и «государство». Народу не приходит в голову, что фетиш «государства» весьма шаткий фундамент, совершенно неустойчивый сам по себе (две революции показали нам это). Зачастую под его («государства») пустой хитиновой оболочкой уже давно нет живой жизни, хотя государственная машина может продолжать работать вхолостую, создавая видимость жизни.
Видеть невидимое мы уже не умеем, поскольку это свойство другой системы ценностей, избыточной и ненужной в мире денег.
Героика перехода
Тепличная атмосфера СССР была тем символическим «материнским миром», который в стадии детства охраняет своих чад заботой и вниманием до поры совершеннолетия. Юнг писал об этом изобильном материнском мире в терминах «рая», где человеку все дается без усилий – даром. Позже, в период совершеннолетия человеку придется броситься в поток жизни, где все блага придется добывать самому посредством героических усилий. Здесь слово «героический» использовано мной в том контексте, который означает разрыв индивида с теплом материнского мира, со статикой коллективной родовой жизни, усыпляющей и атрофирующей скрытые резервы личности. И этот разрыв с материнским миром требует героизма, поскольку вся дальнейшая жизнь в жестком «отцовском» мире требует от человека непрерывных усилий, умения рисковать, жертвовать собой, отстаивать свои завоевания и быть готовым за них умереть. Так состоялась ли эта героика перехода из хроноса советского времени в кайрос независимости? Вынужден констатировать, что нет. Пожалуй, самый скорбный здесь для меня момент заключается в том, что имея в культурной памяти резерв традиции в любом ее качестве, взять хотя бы такие шедевры эпического искусства как «Манас», «Эр-Тоштюк» и т.д., нация не смогла применить на деле, в реальной истории, его скрытый героический потенциал. Кайроса не случилось, традиция не сработала. Мы так и не повзрослели накануне перемен, оставшись в дурной бесконечности хроноса.
Этос воина
В кочевой период своей истории киргизы были народом-воином. Жизнь номада, полная неожиданных превратностей, в любой момент могла обернуться гибелью, т.е. потерей всех ценностей материального свойства, в том числе собственной жизни. Это приучило воина ценить не преходящий мир вещей, а неотчуждаемые от человека качества: мужество, честь, достоинство, преданность, благородство, великодушие, сострадание. В мирные времена воины-кшатрии «сменяли мечи на лиру», создавая эпические сказания о деяниях героев.
В новейшее (советское) время произошла рокировка, изменилась конфигурация общества. Но еще живы были в старшем поколении предания старины, был стыд, была совесть, было достоинство, понятия чести, мужества, пусть даже отчасти вытравленные репрессиями, отчасти искаженные извращениями тоталитарной системы. Но душевная основа нации по-прежнему подпитывалась живительной силой традиции, и в советское время вся ее соль сублимировалась в культурную и художественную сферу. Отсюда невероятный всплеск славных имен в эпоху оттепели, причем по всему художественному «фронту»: литература, живопись, кинематограф, музыка, опера, балет и т.д. А на другом, властном полюсе, - вызывающее скуку однообразие серых бездарных клерков из высших эшелонов власти, от которых зависела коллективная судьба.
Героический этос нации словно мигрировал в пространство образования, науки, культуры и искусства, в сферы, которые подарили нации в недолгие годы хрущевской оттепели плеяду настоящих подвижников своего дела, выдающихся мастеров культуры и искусства. С другой же стороны, антисистема власти, не давшая стране ни одной подлинно героической фигуры общенационального масштаба (в сравнении с деятелями культуры и искусства), исподволь демонизировалась, вооружаясь двойными стандартами политической жизни. Позже, в годы независимости, все это «наследие» в верхних эшелонах власти буйно проросло сорняком махровой азиатчины: трусостью, лизоблюдством, продажностью, алчностью, невероятным цинизмом и бесстыдством.
Героический этос, сместившийся в «надстроечные» структуры (культуру и искусство) потерпел поражение и, лишившись экономической основы и поддержки власти, катастрофически сколлапсировал. Человеческое отребье, люди без языка и личностной формы, захватив неограниченную власть, нанесли стране непоправимый моральный, экономический и социальный урон, в два приема спустив как культурные накопления нации, так и ценное наследие советского периода: сначала при президенте Акаеве, потом при Бакиеве.
Сегодня наследники кочевой истории и эпических сказаний превратились в тривиальных дельцов, торгашей и рантье, сменив доблестные «меч и лиру» на звон монет. В терминах арийских каст, кшатрий (воин) обратился в вайшью (торговца), воин – в дельца. Смена социальных ролей повлекла за собой и смену этоса. Мужество, доблесть, честь и бескорыстие воина сменились трусостью, предательством, бесчестьем и алчностью торгаша (торгаша-президента, торгаша-политика, торгаша-чиновника, торгаша-судьи, торгаша-офицера, торгаша-художника, словом – тотального человека-торгаша). Делец и торговец (в лояльном словоупотреблении – «средний класс») оттеснил воина, подвижника и поэта на периферию социального поля, превратив его в изгоя и маргинала. Социум превратился в сообщество торгашей, а ценность денег стала глобальным фактором, и бывший кочевой мир, ныне утопающий в антисистеме тотального потребительства, стоит уже у самого края духовного вырождения.
В мире, где деньги - главная ценность, все остальное оттесняется на периферию и выходит из живого обращения: мораль, традиция, культура – вообще все, что делает нас людьми.
Темный правитель
Если потянуть за ниточку, то в конце концов она приведет нас к одной непроницаемой и темной фигуре, руководившей страной добрых четверть века. Помню, как в конце 70-х годов в «аполитично рассуждающей» студенческой среде его в шутку прозвали «Цеденбалом» не только из-за внешнего сходства с лидером монгольской компартии, но также из-за похожести внутреннего габитуса, азиатского, «монгольского» по сути. Помню впечатляющее свидетельство знакомого, который работал в одном из подразделений Академии наук. Он рассказал мне свое ощущение от встречи коллектива АН с первым секретарем ЦК компартии, которому в лаборатории объясняли на пальцах некий научный опыт. Так вот, на всем протяжении беседы с лица его не сходила странная застывшая полуулыбка, превращавшая его физиономию в подобие непроницаемой маски. Знакомый обронил тогда ключевую фразу: «Он был как темный объект, не излучающий и не отражающий света.. Не было никакой реакции, ни одного вопроса, мы были в недоумении, понимает ли он, что ему говорят». В своей внутренней политике он был таким же темным, непроницаемым, вкрадчивым, умело заметающим следы, пугающим своей вязкой манерой общения, полной полунамеков, долгих пауз и умолчаний, коварным и беспощадным к тем, кто угрожал его власти, страшным в своей зависти, мелочной подозрительности и всевластии, одним словом – Цеденбал.
И сегодня еще мало кто понимает, какую катастрофическую роль в истории нации сыграл этот невысокий крепенький «товарищ», какой масштабный урон нанесла стране его кадровая политика. Не случайно его вхождение во власть приходится на годы брежневского переворота. Застоем и ужасающей бездарностью пронизана вся его государственная деятельность на протяжении четверти века.
Любая мало-мальски одаренная личность, попадавшая в поле его зрения, проходила тройной фильтр проверок на предмет благонадежности и придерживалась, а то и выбраковывалась в случае «несоответствия». Все талантливое, живое, бескорыстное было обречено на прозябание, а серое, мелкое и бездарное шло «в рост». Так был подкошен под корень цвет нации, из которой мог бы выйти подлинный лидер общенационального уровня. Была уничтожена элита управления, не один-два человека - целая среда, которая могла бы в грядущем, в эпоху независимости, вынести на своих плечах тяжкое бремя перемен. Таким образом, политическое поле страны было выкошено начисто, «под ноль», подготовив приход случайных людей из неполитической сферы, не имевших ни опыта управления, ни лидерских качеств, ни – самое главное - жертвенной, бескорыстной, пассионарной заряженности на общее благо. Страна упустила исторический шанс на возмужание, и провиденциальная задержка в развитии советского времени не была кайротически использована, сменившись в период независимости корыстным, бестолковым, суетливым галопом в бездну.
Мелкие бесы
Что всякий раз меня поражает в людях, причастных к власти, так это отсутствие метафизической грамоты. По моей статистике, здесь нет исключений. Это роковое обстоятельство является условием невозможности истории в стране, проявляясь фактически в виде двух базовых изъянов: отсутствии языка и личностной формы. Фатальное отсутствие этих свойств в известных персонах и есть варварство, которое характеризует всех без исключения заметных фигур на местной политической арене. Этос воина, о котором говорилось выше, означает применительно к сфере политики и госуправления, что человек держит форму, т.е. способен устоять против соблазнов власти и умереть за свои убеждения, даже ошибочные, а не менять их при случае, как уличная потаскуха.
Однако за годы независимости ни первый, ни второй президент, нарушившие клятву, данную народу, ни «видные политические деятели», ни пресловутая «оппозиция» не оказались готовы к встрече с дьяволом и смертью. Достаточно бросить взгляд на недавнее прошлое и вспомнить как повели себя тогда некоторые лидеры в момент первого выступления против Бакиева. Общественное сознание восприняло действия «железного» генерала Кулова (прозванного впоследствии народом «деревянным») как предательские: имевший на тот момент самый высокий рейтинг, выше президентского, он мог изменить ситуацию в стране, но испугался и пошел на сговор с Бакиевым, «сохраняя честь мундира». Вслед за ним оппозиция совершила повторное предательство, пойдя за кулисами на уступки Бакиеву и затем с потрохами купленная им за тридцать сребреников и размазанная по стенке. Если прислуживаешь бесу, то и спляшешь и споешь под его дудку. Но в эту циничную эпоху, в зазеркалье нашей азиатской действительности, даже будучи морально разоблаченным, можно продолжать публичную деятельность, меняя вывески и маски, как мелкий бес.
Сегодняшние господа не лучше: можно призывать народ к захвату власти и перелезать через ограду «Белого дома», а потом как прыщавый тинэйджер все отрицать и божиться, что «вы не так меня поняли», «я, мол, не хотел». Или другая, некогда спикерствующая персона попадает в узилище: проворовался. Как говорится, Бог не Ерошка – видит немножко! Но раз пойман за руку, так будь мужчиной, отвечай. Ан нет! Надо устраивать пикеты в свою защиту и обрабатывать парламент (и обработал!): оправдали. И это взрослые парни? Ведь это не уличная шантрапа, не пьянь подзаборная, а «политическая элита». Полное отсутствие личностной формы и ни одного достойного лица, ни одного поступка, ни одного положительного персонажа, ну как в пьесе Гоголя – кругом «одни свиные рыла». А раз нет праформы личности, задаваемой высшим слоем, откуда взяться личностной форме в исторической реальности? С чего бы в отечественной истории эпохи независимости появиться кайросу, раз не состоялся феномен героизма, воинской чести, жертвенности и бескорыстного служения стране? Растасканный на цитаты, замусоленный в политической риторике героизм (к примеру, образ Манаса) продолжает существовать лишь в мифологическом пространстве, цинично эксплуатируемый варварами от власти и политики.
Первый президент, разбазаривший страну и заразивший народ духом наживы, за ним второй президент, по шутливому выражению, «превративший столицу в Ош», открыли все шлюзы для дурных влияний. Национальный дух не устоял перед соблазном денег, власти и свободы без берегов. Встреча с «ящиком Пандоры» открытого мира, которую в массе своей общество воспринимает как благо, привела к подмыванию самих основ национальной жизни и к радикальному разрыву с традицией. Эту катастрофу уже не спасешь никакой демагогической риторикой, никакими заклинаниями и наивными мерами в языковой политике. Никогда за всю свою историю нация не сталкивалась с таким чудовищным падением нравов и просвещения на фоне какой-то ужасной по своим масштабам и оголтелой по своей примитивности и варварству религиозности, такой беспринципностью и цинизмом, такой маниакальной поголовной жаждой наживы. Нет ничего более противоположного традиционному жизненному укладу киргизов, несуетному, умеренному в своей вере, толерантному ко всему чужому, далекому от сребролюбия, ничего более противного кочевому этосу воина, чем трусость, бесчестие, предательство и культ денег. Однако именно этот мир мы построили на своей земле и, весело смеясь, хлопая в ладоши, ряженые как шуты в арабо-исламский «дресс-код», псевдонациональное барахло и европейский секонд-хенд катимся в тартарары.
Возвращаясь к образу дюреровского рыцаря, считаю необходимым заметить, что фигуры Смерти и Дьявола на заднем фоне являются не временными спутниками воина, а вечными, т.е. сущностными элементами самой жизни. И моему современнику, который понимает этот язык и обречен жить в эпоху катастроф и перемен, должно вести себя в каждый момент своей жизни как подобает воину: твердо и спокойно следовать своим путем, исполнять свое предназначение, невзирая на пляску Смерти и искушения Дьявола.
1. Провиденция – в общепринятом смысле божественная забота или участие в судьбах человечества и мира.
2. Этос – некий устойчивый стиль, характер какого-либо лица, явления, общественной группы, противоположен пафосу как неустойчивому аффекту. «Согласно Е. Анчел, этос в отличие от морали концентрирует в себе такие нравственные начала, которые не проявляются в повседневной жизни, свидетельствуя о неистребимой человеческой потребности в признании нравственного порядка в мире, даже если он плохо согласуется с житейским опытом людей».
3. Каузальный – причинный, причинно-следственный характер чего-либо.
