Обзервер,
моим отношением к вам интересовалось несколько людей. Я тогда им ничего не сказала, но расскажу в следующих уже строках.
Где книга? Уже второй год выпрашиваю, вы говорили мне. А я и не знала, что сказать. Не знала даже, что делать с собой и своим творчеством. Сейчас вспоминаю те ваши слова: «Сядьте и напишите». Просто сядьте и сделайте это, вы говорили. У вас есть способности. Вы сможете!..
Кроме моей семьи меня никто не поддерживал столько, сколько поддерживали вы. Для человека, который тысячекратно пытался сломать себя и стать, наконец, удобным для этого мира, ваше отношение оказалось тем, чего не купишь за деньги.
Увы, твоего отца не стало, говорит мне мама по сегодняшний день. У тебя нет братьев, нет состоятельных родственников. Полагайся только на себя, добавляет мама, подбадривая, сколько есть сил и возможностей. А к отцу мысленно обращалась в самые сложные минуты. Шептала, как маленький ребенок: «Папа, помоги». Словно папа был посредником между мной и богом, словно он и вправду смог бы мне помочь…
Я ошибалась помногу раз. Спотыкалась, училась, подправляла себя. Проходила через непринятие, осуждение, оскорбления и унижения вплоть до внешности. Не любила наглость, лизоблюдство, бесчеловечность, лицемерие, которыми этот мир полон до краев. И в этом мире чувствовала себя не прибитым к берегу Дон Кихотом, Идиотом, по-достоевскому. Смешно даже.
Рассказывать матери о всех своих переживаниях было бы чудовищно ошибочным и бездушным. Ведь любая мать по своей природе выстрадает за десятерых - этого своей матери не желала. Все хотела сделать что-то хорошее для нее, а в этих попытках снова и снова оказывалась на границе нуля. Ноль, попытки, снова ноль. Жаль.
Несколько лет назад заболела. Физические боли, моральное истощение заперли меня от внешнего мира на целый год. Именно в тот момент вы и спросили снова о книге. Если вы зададите этот же вопрос сейчас, то на этот раз отвечу твердо: «Скоро!». Месяц, два, три, четыре, неважно. Лишь добавлю, что книга начата с весны прошлого года.
Весной мне ничего не оставалось, как писать. Медленно уходил из жизни близкий человек. Единственная близкая подруга переехала в другую страну. Родственные по духу люди разбрелись по домам по всему свету. Некоторых людей вычеркнула из жизни намеренно. Очевидно же, что вокруг осталась только я и моя голая одинокая суть.
В отчаянии выпивала, искала в комнате бумагу, и чиркала на ней недослова. Затем бросала их по комнате, а поутру вышвыривала в коробку, видеть даже не желая. Откровенно, весь прошлый год был отчаянной попыткой забыться.
Искала ответы, искала гармонию, которая, честно говоря, не свойственна моей натуре. Искала что-то в людях, какой-то ключ, понимание, успокоение. А общее состояние ухудшалось, и критическим моментом оказался даже не момент, а целая неподвижная неделя. От стрессов не могла встать. Чистила зубы лежа на полу. Названивал телефон, а в трубку кричали, «уволю!». Увольняйте, отвечала им, а самой было уже все равно, падала уже от бессилия.
Что-то с собой надо было делать, и решение идти к психологу было, пожалуй, самым верным. От терапевта выходила всегда уставшей, затем плелась до кофейни. Открывала свой блокнот и не знала, с какой из миллиардных мыслей начать.
Это был уже конец года, когда в книге были только крапинки. Словно это были сюжеты из произведений Кафки: в пьяной дреме, с отсутствием ясной мысли, темные-претемные сновидения. Затем писала уже заметно больше, напористее, бесконечными предложениями.
Иной раз ударялась в слезы, понимая при этом, что Кутман, бариста в Мураками, видит мое состояние и теряется. Чувствовала его сочувствие. Вот только ни он, ни я не знали, что с этим делать. Меняла дислокацию. В Мураками становилось все больше людей и знакомых, которые не давали работать. Переметнулась в Уно. Из окна - картина запачканного снега, угрюмых улиц, вточь как мое внутреннее состояние.
Через месяц устроилась на новую работу, откуда увольняют уже через полтора месяца. В те самые минуты самобичевания наткнулась в фейсбуке на ссылку от Элеоноры Прояевы, которую вы мне и советовали, в качестве литреда.
Она пишет, «не волнуйтесь, если вас уволили. Значит, вас ждет что-то лучшее». А в самой ссылке речь шла о том, кого и за что уволили. Писателя Буковски - за систематические прогулы, Высоцкого – за отсутствие чувства юмора, Ерофеева – за пьянство, а Капоте – за оскорбление.
Вы и представить не можете, как я хохотала. Но вскоре залилась долгими жгучими слезами. И не потому, что Джоан Роулинг уволили за то, что она писала свои книги в рабочее время. А все потому, что Роулинг прошла через клиническую депрессию и тяготы жизни, которые мне до боли были знакомы.
Между тем, разговоры с терапевтом давались мне все тяжелее. Иногда думала, что уже не вылезу из собственных страхов и депрессии. И маме в этот момент вдруг стало нехорошо. У нее скачет давление до двухсот, грыжа причиняет ей боль. Она плачет, боится, а вместе с ней боюсь и я, до жути. Даю ей две таблетки успокоительных, а сама сглатываю все четыре, чтобы избежать бессонницы и страшных мыслей.
К концу весны маме лучше. Решила таки закончить книгу, пусть даже она и была незаконченной. Вы тогда одолжили мне роман Исигуры, прошлогоднее обладателя Нобелевской премии. В книге был такой отзыв - «лучшая кафкианская фантасмогория». Снова Кафка, черт его дери, подумала про себя. Ведь темного Кафки и так было много в моей жизни. Затем вы поделились ссылкой на то, как Исигуро писал свою книгу. И если он раздумывал о книге целый год и написал ее за четыре недели, то я страдала целый год, пописывая по несколько страниц в неделю. И закончила ее только недавно.
Когда наступил момент самого страшного непринятия, мне захотелось взять и все сжечь собственное творение. В разговоре с терапевтом ненавидела себя и эту книгу, но терапевт озвучила фразу, после которой мне стало легче. Он сказал, «напишите на троечку».
И вот сейчас говорю ее словами. Обзервер, я написала книгу на троечку. На большее не рассчитываю, и не хочу даже. Устала. А уставая, хочу благодарить вас за все годы крепкой поддержки. Ваша помощь – редкое в моей жизни явление. Временами в ваших словах будто слышала отца. И это по-настоящему придавало сил.
В этом мире мне на самом деле живется нелегко. Нелегко девушке, у которой за спиной только мать и сестра, которым она хочет придать сил. Тогда как сил у нее на саму себя нет. Но вам сейчас хочется сказать человеческое спасибо! Ваши слова мне дороги. Большое вам спасибо за:
«Вы сможете. У вас уже есть один читатель.»
Гулжан Абаскан
