От первых исследований проблем национальной идентичности, роли ислама, семейно-родственных отношений, локальных практик (вроде махали) научный интерес постепенно сдвинулся к трудовой миграции как основной повестки региона с начала 2000-х годов. Ее целенаправленному анализу профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге посвятил последние 10 лет своего труда.
«Мигранты постоянно живут будто в двух местах одновременно...»
Последние 5 лет у нас с коллегами крупный проект по изучению так называемой транснациональной миграции. Это про то, как устроена жизнь мигрантов на две стороны.
На самом деле большинство мигрантов приезжает не для того, чтобы интегрироваться в российское общество, а чтобы заработком поддерживать семью или родственников, которые остались дома. Или для того, чтобы обеспечивать свое будущее там – в стране исхода, когда-то вернуться и остаться дома. На практике это по-разному происходит. Кто-то возвращается, кто-то не возвращается, на самом деле остается в России, принимает гражданство. Этот процесс, кстати, постепенно нарастает. Пока доминирующая тенденция в том, что люди, находясь в России, все еще мыслят себя членами того общества, которое осталось дома. Это создает интересные отношения.
То есть, мигранты постоянно живут как будто бы в двух местах одновременно. Одновременно в России и Кыргызстане. Мигрант все время звонит домой, он в курсе всех событий. Даже если что-то мастерится или строится, он за этим наблюдает по телефону и дает советы. И, соответственно, те, кто дома все время контролируют его через те же средства связи или родственников. Все время деньги ходят из стороны в сторону.
«Люди в меньшей степени становятся привязанными к какому-то месту...»
Первая гипотеза наших исследований состоит в том, что мигранты очень мобильны. Они все время перемещаются между двумя странами, они все время меняют работу и место жительства, они все время возвращаются домой и обратно едут в миграцию. Все время происходит ротация мигрантов: кто-то приезжает, вместо него едет другой брат. Или, допустим, мигрант поехал, через какое-то время к нему приезжает жена. Они вместе поработают, потом кто-то из них возвращается, а кто-то остается. Мы видим постоянные перемещения - то есть, колоссальную мобильность.
Вследствие, люди в меньшей степени становятся привязанными к какому-то месту хотя бы даже ментально. Многие мигранты рассуждают, что поехали бы и дальше – в Корею, Америку. Почему бы и нет? Практики, чувства и уверенность в их мобильности позволяют им думать совсем о другом пространстве, в котором они могут жить. Таким образом, меняется пространство мобильности, пространство миграции.
У человека возникает несколько домов. Один находится там, откуда уехал. Другой возникает в миграции, он начинает покупать, вкладывать средства, обустраивать место жительства в других местах. Иногда вместе с домами возникает и несколько семей, мы это тоже понимаем. Это сложные отношения: как эти семьи оформлены, как они существуют.
То есть, мобильность сильно влияет на образ жизни, повседневность и идентичность. Человек начинает осмысливать себя: кто он? Кыргызстанец, россиянин или завтра он уже американец? Его идентичность становится довольно сложная.
«Мигранты - это люди с подвижным взглядом на будущее…»
Это сложное состояние, которое сложно описывать, потому что оно сложное… Люди находятся все время в каком-то поиске. Они не сидят на месте с определившимися планами и ожиданиями – у них нет будущего.
В наших опросах мы видим, что человек еще вчера планирует одно: я уеду, я приеду, я куплю… Когда мы звоним ему через месяц, оказывается, что с ним что-то совсем другое происходит. Он вдруг вернулся, и вдруг вернулся совсем: все, больше в миграцию не поеду. Или вдруг приехала его жена, и они уже ищут какое-то новое место жительства, чтобы больше зарабатывать и обустроиться и, может, забрать своих детей. Это люди с подвижным взглядом на будущее.
И, соответственно, с подвижной идентичностью. Мигрант сам не знает, кто он. В будущем россиянин? Может, и россиянин уже, а может все еще кыргызстанец. Появляются новые принадлежности. Для части людей именно в миграции становится важно, что они мусульмане. Эта идентичность позволяет взаимодействовать с разными сетями, получать поддержку от разных групп.
В меньшей степени это касается Кыргызстана, в большей – Узбекистана и Таджикистана. С кыргызскими мигрантами связана одна особенность, которую я постоянно наблюдаю – они активно демонстрируют свою «кыргызстанскость». В Москве и Петербурге я все время вижу людей в калпаках, с надписями «Кыргызстан» на майках и машинами с национальным флагом. Для многих кыргызских мигрантов очень важно где-то там, на чужбине показать, что они из Кыргызстана. Хотя, может, они все время живут в России и сообщаются в другой среде и другой повседневности.
Отчасти это можно объяснить тем, что у миграции из Кыргызстана был целый ряд особенностей. Во-первых, некоторое время у них были привилегии в получении гражданства, а сейчас страна входит в ЕАЭС – способы легализации в России для них гораздо проще. И, соответственно, чувствуя себя увереннее, они смелее демонстрируют какие-то свои идентичности. Они их не прячут, чтобы полицейский не дай бог не подошел и не остановил - а, ты откуда-то приехал – потому что знают, что в случае чего с их документами все в порядке.
«Люди едут в миграцию не только от безысходности…»
Вторая гипотеза в следующем. Мы привыкли думать о трудовой миграции в экономических категориях: мигранты едут только зарабатывать и отправлять деньги домой. Что верно, но исследование показывает, что не только это - во все это вплетены еще сложные социальные мотивы.
Часто в миграцию едут молодые люди из семей, которые не являются бедными – они вполне обеспечены работой здесь. Но все они все равно едут в миграцию, почему? Потому что миграция становится важным фактом социального статуса и престижа. Все твои друзья поехали, а ты не поехал. Как раньше в армию ходили – в миграцию часто едут, чтобы познать жизнь и стать взрослым человеком. Как мне рассказывали, молодой человек приезжает на российской машине – он сам на нее заработал в миграции – и получает некое одобрение и уважение. Он преодолел какие-то трудности, сумел хорошо заработать – значит, он показал хорошие качества мужчины. Это, кстати, сразу повышает его статус на брачном рынке. Не мне вам объяснять, что во все это включены семейные отношения – в зависимости от заработка и проявлений тех или иных качеств человеку достается более или менее выгодная партия.
Часто в миграцию едет разведенная женщина. Не только потому, что ей сложно здесь заработать, а потому что в местном обществе она всегда немного стигматизирована. С ней связаны какие-то проблемы – уезжая в другую страну, она решает их. У нее образуется новое социальное сообщество, новый круг, где она уже является не изгоем, а иногда полноценным человеком. А если она показывает какие-то качества бизнесмена, то именно там она вполне может реализовать свои возможности.
То есть, процесс трудовой миграции уже включает в себя много других мотиваций. Люди едут за образованием, расширением кругозора, какими-то ощущениями и статусом – не только от безысходности. Абсолютно.
Миграция – более сложный и противоречивый процесс, чем мы привыкли думать. Чем дольше она длится, чем большие массы людей туда вовлекаются. А миграция как воронка захватывает все новые и новые категории людей с разными мотивациями и разными ожиданиями. Она становится некой культурной нормой в обществе. Этот феномен замечен и в других типах миграции.
И тогда постепенно появляются новые стратегии. Все больше и больше людей привыкает, получает гражданство и пытается остаться на новом месте жительства. Сейчас это еще небольшая доля - кстати, в Кыргызстане этого чуть больше относительно других странах ЦА. И эта доля будет расти. И уже будут появляться дети, которые родились в России - это будут совершенно другие кыргызы. Они уже есть, но их будет все больше и больше.
«Миграция уже есть и будет, она никуда не исчезнет…»
Про быстро меняющуюся идентичность я бы резюмировал, что мы наблюдаем пока еще много странных процессов, которые надо еще осмысливать. Мы видим, что эта двойственность во многих есть, но это еще не то состояние, которое сложилось в какую-то уже однозначную форму, оно все время находится в неустойчивой позиции.
Это то, что происходит. А люди живут со здравым смыслом. Это то, что соответствует каким-то человеческим потребностям. Я бы сказал, что это нормально в том смысле, что миграция уже есть и будет. Она никуда не исчезнет, не уменьшится, не схлопнется вдруг. Она будет продолжаться, и люди будут все время жить в новых реалиях, там и здесь, с каким-то новыми идентичностями и лояльностями. Это то, что к чему мы должны привыкнуть. Мы должны каким-то образом приспосабливаться.
Бороться с миграцией бессмысленно, а на ее характер можно и нужно влиять. Допустим, помогать мигрантам вкладывать деньги не в потребление, а в инвестиции. Наверное, государство (и принимающее, и отправляющее) может это делать каким-то образом - к примеру, налогообложением, созданием вспомогательных институций, принятием соглашений между странами об облегчениях. Допустим, сейчас ведутся переговоры о том, чтобы засчитывались взаимные пенсии за счет того, что люди работают и платят налоги там.
Такими методами можно влиять на поведение мигрантов, но какие-то большие тренды уже не изменятся. Сама миграция будет, и сама ситуация, в которой человек выбирает, где он – то ли он остается в России, то ли он живет в Кыргызстане, то ли он все время передвигается между странами – сама эта ситуация, видимо, надолго. Уже невозможно радикальное решение вопроса миграции для того, чтобы они когда-то вернулись. Нет, не вернутся.
«Они до сих пор думают, что мигранты приехали, но когда-нибудь они уедут…»
В России миграцию как норму отчасти приняли. По замерам общественных настроений мы видим, что пик негативного отношения к мигрантам и миграции из Центральной Азии был в 2013 году. Сейчас произошло существенное снижение. К мигрантам привыкли, уже сложились какие-то постоянные отношения. Уже есть, как мы понимаем, другие острые темы для общественного мнения России, и это уже не миграция. Уже меньше появляется негативных статей в СМИ и речах политики, которые полностью говорят о том, что все это плохо и давайте вообще все это свернем. Это означает, что российское общество тоже приспосабливается к этому потихоньку.
При всем при этом политический и общественный консенсус все еще состоит в том, миграция – это плохо. Как у вас здесь говорят «плохо», так и у нас говорят «плохо». Пока еще политики и общественное мнение не готово признать уже факт того, что миграция была и будет. Они до сих пор думают, что мигранты приехали, но когда-нибудь они уедут. Как вы здесь думаете, что они когда-нибудь вернутся, так и в России думают, что они когда-нибудь уедут. Это, как мне кажется, политические мифологии, которые не находят подтверждения в реальности. Как я вам сказал, количество мигрантов из Кыргызстана растет и растет, и вовсе не уменьшается.
Пик миграции из Кыргызстана был в 2014 году – до кризиса. Потом он немного уменьшился, но после вхождения в ЕАЭС он опять сильно растет. По сравнению с 2014 годом поток миграции увеличился еще на 100 тысяч – от 540 тысяч до 640 тысяч. Это статистика, которая показывает количество граждан Кыргызстана, которые одномоментно находятся на территории России. Она не включает тех, кто получил российское гражданство – их количество тоже увеличилось. На 100-150 тысяч.
«Мы не должны видеть в мигрантах и миграции опасность, мы должны видеть нормальность…»
Главное, что я подчеркиваю во всех аудиториях – мы должны нормализовать миграцию со всех точек зрения. Люди, которые двигаются, не должны попадать в поле недокументированных практик, где их траектория мобильности заводит в социальные низы. Мы должны людям давать возможность легализоваться и быть нормальными, получать весь комплекс прав человека.
Мы не должны их стигматизировать в общественном сознании. Мигрантам приписывают, что они обязательно станут террористами, преступниками, разрушат свои семьи, принесут болезни. Особенно в России об этом много говорится. Мы не должны видеть в мигрантах и миграции опасность, мы должны видеть нормальность. Большинство людей – это люди со здравым смыслом, они не хотят ни себе, ни другим ничего плохого. Им нужно помочь реализовать свой потенциал и там, и здесь. Им нужно помочь не быть загнанными в угол, стигматизированными в общественном сознании и в правовом поле.
