В Тонском районе на месторождении Таш Булак начинают добычу урана. Это в Иссык-Кульской области, около озера, которое мы в рекламных проспектах называем «жемчужиной».
Отец рассказывал, когда после Второй мировой войны решили добывать уран в Каджи-Сае, то кто-то из начальства приказал вырубить все заросли облепихи на берегу озера, на десятках километров, чтобы разные шпионы там не прятались. До начала добычи власти даже устроили экологическую катастрофу. Сейчас же добытчики в Таш-Булаке утверждают, что после начала работ радиационный фон там уменьшился. Наверное, мы все должны быть счастливы от этого. Доказано, что добыча урана уменьшает радиационный фон. Почему такой бред существует и как так случилось, что мы терпим этот бред?
Как-то мы подъезжали к Шамалды-Саю, поселку на юге нашей страны, где находится одна из первых гидроэлектростанций Нарынского каскада, вокруг которого он и был образован. Проезжая через плотину, подвозивший нас местный водитель сказал, что до ГЭС (Учкурганской) здесь ничего не было. И эти слова я слышал практически от всех жителей поселка, с которыми мне удалось пообщаться. До ГЭС здесь ничего не было…
Что значит ничего не было? Может, здесь был водопой, или чье-то пастбище, чье-то зимовье? Или вообще какой-нибудь населенный пункт, который существовал до советского периода, но о нем благополучно забыли. Как забыли о средневековом городе Джуль и кокандской крепости Пишпек, или шведском городе Ниенштадт, которые были до основания российских Пишпека или Санкт-Петербурга? Даже в названии поселка Шамалды-Сай присутствуют хотя бы ветер (шамал) и русло реки (сай), которые принадлежат самим себе! Как получилось так, что и они стали ничем?
Это напомнило слова французского колониста в Индокитае из фильма Фрэнсиса Копполы «Апокалипсис сегодня» (режиссерская версия, выпущенная в 2001 году), обращенные к американскому капитану Уилларду. Капитан встретил их во время американской интервенции во Вьетнаме (1964–1973), что было удивительно, потому что считалось, что французы давно уже покинули Индокитай: «Понимаете, капитан, когда мой дед, отец моего дяди приехал сюда, здесь ничего не было. Ничего. Вьетнамцы были ничем. И мы работали много, очень много. Мы привезли каучук из Бразилии и посадили здесь. Мы взяли вьетнамцев, работали с ними. Сделать что-то. Что-то из ничего. И когда вы спрашиваете меня, почему мы хотим остаться здесь... Мы хотим остаться здесь потому что это наше. Принадлежит нам...».
Почему природа воспринимается как пустота? Что это – влияние колониализма или изменение мышления? На мой взгляд, и то, и другое.
Прежде всего мне хотелось бы прояснить здесь свою позицию и по циклу «уроков советского». Когда я говорю о колониализме, я имею в виду также и советский период. На мой взгляд, предоставление формальных автономий национальным республикам – это последняя попытка Москвы сохранить империю. После Первой мировой войны развалились Германская, Австро-Венгерская, Османская империи, а выжившие были вынуждены пойти на уступки. Даже победительница - Британская империя - была вынуждена признать независимость Ирландии, а многим другим владениям предоставить равный статус. Примерно в то же самое время, когда образовался Советский Союз (1922), в Лондоне Имперская конференция одобрила «декларацию Бальфура 1926 года», которая вскоре превратила Британскую империю в Содружество наций, с признанием равенства Великобритании и всех ее доминионов.
Таким образом, на мой взгляд, СССР – это результат ослабления Российской империи после Первой мировой войны и борьбы колонизированных народов за свои права. То есть Киргизская автономная область образовалась в результате борьбы «басмачей», а не вопреки им, как нам до сих пор говорит официальная история. То есть СССР – это попытка Москвы сохранить империю, также как и аналогичная попытка Лондона – Содружество наций. Вместо споров о том, был ли СССР классической империей, можно его считать последней стадией империи. То есть уроки советского – это уроки колониализма.
Колонизаторы внушают завоеванным народам мысль о том, что их никчемная пустая земля просто так пропадала без их заводов, фабрик, инвестиций, школ и инфраструктуры. До сих пор все благодарны Советскому Союзу за это, забывая о том, что при этом народы теряли самое ценное – землю и ее ресурсы, зачастую не возобновляемые. И если нет такого осознания (а его в действительности нет), то можно ли говорить о том, что мы ценим свою землю? Лучший способ внушить какую-либо мысль другим – самому поверить в это. Поэтому практически все постсоветское пространство – это сырьевой придаток, где отношение к собственной земле заменилось на ценность инвестиций и развития. То есть отношение к земле – хуже некуда.
Нету больше Матери-Земли, есть земля как способ извлечения максимальной прибыли, а после нас хоть потоп. Пустота подчеркивается в советский период зачастую многими кампаниями, которые сопровождались эпитетами «освоение». В этом отношении очень близки понятия освоения степи, целины, Голодной степи,кубанских степей, космоса, Луны и Марса. ГЭС становится символом не только заполнения «пустоты», но еще и приручением реки Нарын и самой природы. Так называемый соцреализм можно рассматривать с точки зрения развития советской имперской мифологии. В мифологии герой должен постоянно побеждать более сильного противника. Американским супергероям надоело побеждать сумасшедших злодеев и теперь они управляют силами Вселенной. Точно также «после победы» над мировым империализмом большевики должны были победить нечто большее. Этим «нечто большим» становится природа. Управление природой ставит их наравне с богами. Если учесть тот факт, что коммунисты боролись с религией, то можно сказать, что они заменили бога в управлении природой в литературе соцреализма и в повседневной идеологии.
«Идет вода Кубань-реки куда велят большевики» написали они на дамбе водохранилища. «Ну, Енисей, погоди!» - писали на камне, который сталкивали, перекрывая Енисей при строительстве Саяно-Шушенской ГЭС. «Даешь!», «Покорим!», «Победим!» - вся эта военная риторика создает ощущение, что шло не «освоение», а война с природой. Чапаев и пустота. Может, на самом деле шла война с природой?..
Жизнь - как борьба, работа - как борьба, сельское хозяйство - как борьба... А с кем боролись в поле? Получается, с землей, с природой. Даже советские альпинисты стали «покорять» вершины гор, хотя горы об этом не догадывались.
Конечно, трудно тягаться с классическими философами, но что если гегелевская диалектика (тезис, антитезис, синтез) – это всего лишь один из подходов? Зачем эта борьба, зеркальность, почему бы не начать с синтеза, или гармонии? Почему обязательно единство и борьба противоположностей, а не единство многообразия?
Многие у нас не живут, а борются, каждый день для них как битва. Что если такой подход к жизни идет от советского периода и вообще - с ХХ века и ранее, где жизнь должна была быть посвящена борьба за строительство коммунизма, капитализма или другого вида «рая на земле»? Коммунизм исчез, а борьба осталась. Но «по новым данным разведки, мы воевали сами с собой». И «покорение» природы – эта часть этой войны.
Капитализм несет с собой тот же обруч, надеваемый на голову манкурта. Образование даже в самых лучших вузах мира не дает гарантию того, что выпускник будет думать о своей стране или сохранности природы. Никто не даст образование, которое поможет свергнуть существующий строй, и поэтому те, кто закончил лучшие западные вузы, будут говорить то же самое, что говорили комсомольцы, которые закончили лучшие советские вузы. Промышленность, добыча ресурсов, инвестиции, рейтинги экономического роста, занятость, повышение уровня жизни... Никто не вспомнит о природе, о правах животных и деревьев, растений или просто гор. В Чаткале, в одном только районе 156 лицензий на добычу! Дикие животные уходят в сторону Узбекистана. А у нас - Всемирные игры кочевников, «живущих в гармонии с природой»!
У Айтматова было три уровня манкуртизации, три уровня обруча: личный, страновой и орбитальный, когда планета была окружена поясом транслирующих спутников. Эта глобальная манкуртизация довела людей до такого состояния, что им легче представить конец мира, глобальную катастрофу, нежели конец капитализма.
Похоже на то, что советская экономика была сильно привязана к политике и носила, в основном, экстенсивный характер. Если посмотреть на среднюю урожайность пшеницы в Российской империи и в СССР, то она осталась на уровне примерно 10 центнеров с гектара с начала века до конца Союза. Поэтому чтобы повысить сбор пшеницы, увеличивали посевные площади, а не интенсивность сельского хозяйства. В результате сельское хозяйство постоянно осваивало новые земли, с деградацией почв и пастбищ. Освоение «пустого» пространства могло продолжаться бесконечно.
Но что означает, например, «освоение Сибири»? Или «освоение целины»? Как насчет существующей там природы, живущих там до колонизации людей и народов? И нет никакой разницы между освоением Сибири или целины и освоением космоса, который представляется как громадная враждебная пустошь. Вслед за никчемностью и пустотой земли внушалась и никчемность местного населения – ведь ценность земли определялась экономическими объектами, которые местные так и не смогли создать, а значит, и люди там – ничто. Это было и при коммунизме, и при капитализме.
Мы ехали через поля, пропитанные целлофаном, который используют местные фермеры и потом запахивают в землю. «У меня дочка учится в вузе, и за все приходится платить взятки, как мне надоел этот кыргызчылык», - продолжал подвозивший нас байке. Вспомнились слова основателя постколониализма Франца Фэнона: «Угнетенные всегда верят в худшее про самих себя».
Элери Битикчи
Публикации в рубрике «Особое мнение» могут не отражать точку зрения радио «Азаттык».
