16 декабря 2011 года – восемь лет назад – в казахстанском городе Жанаозен полицейские открыли огонь по безоружным жителям. Пострадали участники забастовки нефтяников и случайные люди. Власти города и Мангистауской области говорили, что полиция стреляла, «защищаясь» – пока в Сети не появились видеозаписи того, как люди бегут от вооруженных сотрудников в форме, а те стреляют им вслед на поражение.
По официальным данным, в Жанаозенских событиях погибли 17 человек, более сотни были ранены. Жители города и правозащитники говорили, что число жертв может быть в несколько раз больше. В Жанаозене сначала объявили режим ЧП, а затем сотни мужчин всех возрастов прошли через задержания и побои в полиции. 37 человек, в том числе участников забастовки нефтяников, осудили на реальные и условные сроки. Пять полицейских и начальник изолятора, где пытали людей, были осуждены за превышение полномочий.
Через два года после трагедии в городке нефтяников правозащитник и политолог из Казахстана Галым Агелеуов снял фильм «Жанаозенский дневник» о событиях 16 декабря 2011 года, а также о том, что им предшествовало и что происходило позже. С ним соглашались беседовать жители города и члены семей осужденных, потому что Агелеуов бывал в Жанаозене и писал о забастовке еще до расстрела.
В интервью «Настоящему Времени» Галым Агелеуов рассказал, как трудовой спор превратился в безнадежную забастовку на городской площади, что происходило в Жанаозене в день трагедии и что заставило людей, которые боролись за честную оплату труда, бояться журналистов и полиции.
ПОЧЕМУ БАСТОВАЛИ НЕФТЯНИКИ. СОБЫТИЯ ДО 16 ДЕКАБРЯ
«Настоящее Время»: Расскажите, пожалуйста, что это была за забастовка нефтяников, какие требования они выдвигали и какой характер носила забастовка?
Галым Агелеуов: Забастовка началась весной 2011 года, она началась в Ерсае. «Ерсай Каспиан Контрактор» связана с итальянской компанией. [Компания] предоставляла оборудование, ремонтировала оборудование для нефтяных компаний. Трудовой коллектив около 1000 человек вышел на забастовку. И в знак солидарности с этой забастовкой началась забастовка в Актау – «Каражанбасмунай».
«Каражанбасмунай» – это главное градообразующее предприятие для города Актау, они имели очень много месторождений по Мангистауской области. Нефтяники встали перед головным офисом и стали требовать повышения зарплаты, предоставления нормальных условий труда. Дело в том, что когда-то «Каражанбасмунай» – это была канадская компания, потом власти продали пакет акций – 50 процентов – китайской компании. Директором стал гражданин Китая, и это отразилось на микроклимате отношений.
Но и до этого, в 2009-2010 годах тоже были забастовки. Были избиения профсоюзных лидеров и даже поджог дома одного из лидеров профкома «Каражанбасмунай». И вот в 2011 году они поддержали «Ерсай», а после этого в знак солидарности [забастовал] «Озенмунайгаз». Это огромное градообразующее предприятие, там было около 12 тысяч [человек]. И они уже подняли забастовку в Жанаозене.
На ОС-5, предприятии, где собирается вся нефть по трубам, они все встали на забастовку и стояли до последнего, пока их оттуда в начале июня [2011 года] с помощью ОМОНа не выгнали. Их били, забирали в полицию, женщины этих мужчин-нефтяников приходили на их защиту – их тоже избивали. Я брал интервью у этих женщин, жен, которые приходили в полицейские участки для того, чтобы узнать, что происходит с их мужьями. У меня есть видео, где ссадины у них, синяки. То есть пытались максимально напугать тех, кто вышел на забастовки, их семьи, для того, чтобы продавить интересы руководителей компаний.
На территории «Каражанбасмунай» и «Озенмунайгаза» затем они перешли на голодовку. Стали отказываться от пищи, требовали примирительных процедур: чтобы сели за переговоры и чтобы был паритет – равенство [представителей] работодателей и бастующих.
«Настоящее Время»: Изначально бастующие не были агрессивно настроены?
Галым Агелеуов: Нет, никакой агрессии с их стороны не было, наоборот, власти «поддавливали» их. В «Каражанбасмунае» весь коллектив на общем собрании выразил недоверие предыдущему руководителю, у которого были какие-то финансовые нарушения, и они избрали профкомом Наталью Соколову. Она выступала перед всеми работниками месторождений и у головного офиса и рассказывала о том, что идет нарушение трудового кодекса, им занижают зарплату. Что те обещания, которые давал премьер-министр – на тот момент Карим Масимов – что с 2009 года они должны получать зарплату в МСОТах, то есть с коэффициентом 1,7-1,8 (это нефтяной коэффициент и региональный коэффициент), он не в полном объеме выплачивается. Что эта система, которая создана сейчас по зарплатным ведомостям, она не доплачивает работникам.
Кроме того, перестали платить премии в этот год, у них была масса претензий. Очень много [было] проблем по «Озенмунайгазу». Я знаю, что их заставляли покупать спецовки, которые должны выдаваться бесплатно. Кто-то наживался на том, что шились эти спецовки и продавались рабочим. Не предоставлялись элементарные вещи: рукавицы, молоко.
«Настоящее Время»: То есть поводом для этого всего была заработная плата?
Галым Агелеуов: Основа – именно заработная плата. Но потом, когда работодатель усугубил, отказавшись от примирительных процедур, начались репрессии, уже забастовка стала носить политический характер. Потому что были арестованы лидеры. Наталья Соколова пришла сама в прокуратуру и требовала от работника прокуратуры и полиции, чтобы пришли к предыдущему профкому и забрали у него печать, потому что было решение общего собрания [о ее избрании].
Но вместо того, чтобы выполнить решение трудового коллектива, ее арестовывают, сажают на восемь суток. И не выходя из ИВС, ее уже сажают сразу на шесть лет по этим же основаниям. Любой юрист скажет, что за одно и то же преступление нельзя давать два срока – восемь суток и шесть лет сразу.
«Настоящее Время»: Верно ли, что в определенный момент уже нельзя было назвать отношения забастовщиков и руководства нефтегазовой компании трудовым спором? Имеется в виду выход нефтяников из партии власти «Нур Отан» и визит в Жанаозен политической оппозиции.
Галым Агелеуов: В апреле, когда все эти три организации встали на забастовки, работодатель попросил через своих сотрудников организовать иск в суд по поводу забастовки, которая судом сразу же была признана незаконной. Работодатель принес решение суда им и сказал: вы вне закона. То есть фактически все законные требования со стороны работников были отвергнуты работодателем. Он пошел на силовой метод, он не стал идти на примирительные процедуры, договариваться, – он просто стал давить. За малейшее нарушение забастовщиков просто забирали, арестовывали и сажали.
Вот, например, приезжает Азаттык, дает интервью Наталья Ажигалиева. После этого интервью, которое выходит на следующий день, ее арестовывают, на 15 суток закрывают ни за что. Или приезжают на Алан (площадь в городе. - Ред.). Работники ОС-5 [в Жанаозене] были избиты в начале июля омоновцами и вынуждены были прийти на центральную площадь. И вот они все жили на Алане с утра до вечера. И ночевали там – с детьми, с семьями.
Вначале было около пяти тысяч человек, потом количество людей уменьшалось, потому что в течение восьми месяцев они [там] находились. Весь город жил этим, они поддерживали, была солидарность. Потому что у каждого была семья из 12 человек, все безработные, а он – единственный кормилец. Это все на нервах, безденежье. Люди готовы были пойти на радикальные меры. И вот идет политизация.
И тогда они принимают решение массово выйти из «Нур Отана», приходят в офис «Нур Отана» и требуют, прямо показывают, что они выходят из партии. Дело в том, что Жанаозен держался только на «Озенмунайгазе». Это город, который был вахтовым поселком. И вот он разросся, стал 130-140-тысячным городом, но инфраструктура осталась та же. И деньги разворовывались из этого города. Все акимы, которые были, больше заботились о своих личных интересах. Например, все, которые передавала «Озенмунайгаз» на социальное развитие города, они прокручивались через НПО, которых никто не знает. Через них проходили огромные деньги, которые оседали в руках тех же чиновников.
По зарплате если взять, у них была одна зарплата по «жировкам» – 150-170 тысяч [тенге], а по ведомости, которая шла в Астану, у них зарплаты были 400 тысяч. То есть фактически в два раза [большие] деньги куда-то уходили налево.
«Настоящее Время»: Вы говорили про давление на забастовщиков и их родных. Какое давление было оказано?
Галым Агелеуов: Ну, например, в 2010-2011 годах было избиение нефтяников, было убийство одного из лидеров профсоюза – Турбаева. Жаксылык Турбаев был убит в вагончике на рабочем месте. Его убийство было очень жестоким: его били арматуринами, прутьями, по всему вагончику была кровь везде. Полиция фактически закрыла глаза, она не установила, кто именно виновен.
Кроме этого, Жансауле Карабалаева – дочь нефтяника, одного из известных. Он не был официальным лидером профкома, но был в числе известных работников "Озенмунайгаза". Так вот, его дочь была изнасилована, убита. Ее увезли на какой-то машине, говорят, такси, в сторону военной части. Ее добивали в степи, где никого нет, вот ее там и убили. Эти похороны тоже отразились на бастующих.
Абай Абенов – мужчина, который не выдержал восьми месяцев забастовки, наложил на себя руки, повесился. Это в Жанаозене. Еще, может быть, были какие-то случаи, но я говорю, о которых я знаю.
Это все приводило к более жесткому негодованию против действий и полиции, и криминала, и всех этих официальных структур государственных, которые должны были, наоборот, эту ситуацию разруливать.
16 ДЕКАБРЯ. ЧТО ПРОИСХОДИЛО НА ПЛОЩАДИ
«Настоящее Время»: И о 16 декабря – именно в тот день на площади в Жанаозене что случилось, почему начались эти беспорядки? Бастующие стали ломать аппаратуру, горели здания – что это было?
Галым Агелеуов: Нельзя сказать, что это были сами нефтяники. Был праздник независимости, праздник города, на который руководство города пригласило всех прийти на Алан, на площадь. И там было порядка пяти тысяч человек. Директора школ выводили школьников, техникумы выводили своих студентов. И вот они все были на площади, была огромная масса людей, начиная от детей, школьников, и заканчивая пожилыми людьми, которые пришли посмотреть День независимости.
Нефтяники занимали какую-то часть Алана. По мере того, как готовилось это празднование, было видно, что готовится провокация. И за день, за два до этого нефтяники напрямую стали спрашивать акима города. Есть видео, где аким города клянется, что ничего не будет, никаких провокаций не будет.
А за месяц до этого пришел вооруженный до зубов ОМОН в город Жанаозен, который был прислан из Актау. Они уже месяц как жили, и они отрабатывали план, как убрать эту забастовку.
«Настоящее Время»: Было же мнение, что на площади были провокаторы? Что за провокаторы?
Галым Агелеуов: Если брать наверх, по крайней мере, на уровне силовых структур был план четкий по тому, как дискредитировать тех, кто стоит на забастовке. Они для этого пригласили ОПГ. Я не могу точно утверждать, но у меня есть информация о том, что из ближайших областей привозились такие группировки. Например, с Атырауской области. Мне рассказывали о том, как новенькие спецовки – озенмунайгазовские куртки – были брошены где-то в Атырауской области после того, как это все случилось.
«Настоящее Время»: Разговор был о том, что это были ребята в черных костюмах.
Галым Агелеуов: Люди были в черном. Если вы посмотрите видео, эти люди в черном, они поднимали белый платок – и в них не стреляли. Естественно, это все какой-то единый план. Кроме того, были снайперы со всех сторон. Вот этот отряд, который шел из 100 человек и стрелял во всех людей, которые стояли на площади. В течение 20-30 минут, пока они шли, беспрерывно велась стрельба в людей.
Кроме того, на этом Алане стояли и дети, потому что не всех учителя отправили по домам. Есть описание [из показаний] во время суда по делу 37 нефтяников, процесса по беспорядкам, как школьники где-то 6-7-х классов несут Айжан – женщину. В нее пуля попала, разбила ей бедро и ногу, нога просто болталась, кость практически ни на чем не держалась, только на коже. И вот ее несли школьники 6-7-го класса, убегали.
Шквал огня был буквально по всем людям. Это не стрельба была в воздух, не стрельба была куда-то в ноги, это была стрельба на поражение.
«Настоящее Время»: Есть ли ответ на вопрос, кто все-таки отдал приказ стрелять? Вы сейчас говорили, что было зафиксировано несколько человек. Мог ли [замначальника департамента внутренних дел Мангистауской области] полковник Кабдыгали Утегалиев сам принять такое решение?
Галым Агелеуов: Утегалиев и [подполковник Улыкбек] Мылтыков не могли принять такое решение сами. Они могли действовать по обстановке. Но посмотрите логику: за месяц вводится вооруженный спецназ, ОМОНовцы. Они живут в спортзале отдельно от всех. То есть их готовят, какие-то планы прорабатываются. Почему-то они не думают о резиновых пулях, о каких-то спецсредствах. Они готовы к этому варианту.
Нельзя сказать, что на 100 процентов они этот вариант прям предусмотрели. Но почему они не продумали другие, не летальные исходы? Это уму непостижимо. Почему они сразу прибегли к расстрелу? Скорее всего, на местном уровне они бы не посмели бы это сделать.
«Настоящее Время»: Те же резиновые пули – они не убили бы забастовщиков. Их можно же было использовать?
Галым Агелеуов: Конечно. Их нужно было использовать, если они так хотели. И то, [забастовщики] стояли на Алане, они никуда не разбегались.
«Настоящее Время»: Когда говорят о жанаозенском расстреле, то официально называют 16 погибших 16 декабря в Жанаозене и одного погибшего 17 декабря на станции Шетпе. Известно ли о пострадавших полицейских?
Галым Агелеуов: Полиция активно вначале говорила в том, что эти беспорядки были инициированы теми, кто стоял на площади. Действительно, если смотреть видео, там есть момент, когда нефтяники, жители Жанаозена, прорывают оцепление. Потому что полиция попыталась кольцо сузить и их отодвинуть на какой-то край площади. И это вызвало обратную реакцию.
Представьте, стоят юрты, люди кушают в этих юртах, здесь стоят голодные нефтяники, 8 месяцев которые на забастовке, у которых нет ни зарплаты, ничего. И женщины, которые, помните, на видео кричат: «Какой это праздник? Разве это праздник?» И оглушительная музыка была включена. В этот момент полиция пытается сжать эту пружину нефтяников, горожан. И тогда они разрывают это кольцо в результате, полицейские уходят с алана: кто-то убегает, кто-то уходит. Но нефтяники и жители города, они просто их выпроваживают.
«Настоящее Время»: Если бы не появились видеокадры, снятые простыми свидетелями, как вы считаете, стало бы известно о жанаозенском расстреле?
Галым Агелеуов: Объективная правда появилась именно с видеоролика. На следующий день после высказывания генерального прокурора о том, что эти беспорядки устроили зачинщики, якобы люди, которые на Алане, виноваты в погромах, что они стреляли в полицию. На самом деле из этого ролика сразу было понятно, что никто не угрожает полиции, отряд полиции идет и стреляет.
«Настоящее Время»: Когда появилось первое видео? В тот же день?
Галым Агелеуов: Нет, оно появилось где-то, я думаю, 18-19-го – вот в этих числах.
ПОСЛЕ 16 ДЕКАБРЯ. КАК ДОПРАШИВАЛИ И СУДИЛИ ЖИТЕЛЕЙ ЖАНАОЗЕНА
Галым Агелеуов: 16-го, описывают очевидцы, вся больница города Жанаозена была в крови. Скорая помощь не сразу стала приезжать, забирать, увозить в больницу – было шоковое состояние, когда стреляли на поражение. Потом сами нефтяники организовались с горожанами и стали носить тяжелораненых. Они их складывали в одном месте, и потом уже, через полчаса где-то, начала подъезжать скорая помощь.
Если брать морг, там всего было 16 мест. Вот, возможно, причина, почему назвали 16 убитых в Жанаозене – как раз по количеству мест в этом морге. Доподлинно известно со слов многих очевидцев, что трупы лежали штабелями друг на друге. И это говорит о том, что, конечно, там было не 16 погибших в Жанаозене. И более того, скорая потом стала увозить в жетыбайскую больницу, которая была недалеко от Жанаозена – в 30-40 километрах. И стали возить в Актаускую областную больницу, там тоже люди гибли, потому что самых тяжелораненых везли туда.
Например, как умер Рахат Кошеров – 16-тилетний мальчик, который сидел в машине. Он даже не на Алане, а просто на дороге в машине сидел – и пуля прилетела ему в шею. Врачи принимают решение везти его в Актау. И во время того, как скорая везет его в Актау, он умирает.
И вот мать с трупом своего сына без денег старается на перекладных обратно вернуться в Жанаозен. Она рассказывает и плачет, как она везет своего сына, как она пытается его похоронить, а похоронить не дают, потому что свидетельство о смерти выдают только тогда, когда ты соглашаешься, что он умер, а не погиб, и что причиной смерти не является огнестрельное ранение.
Поэтому 16 человек [из списка погибших] – те, кому в свидетельстве о смерти написали: умер от огнестрельного ранения. А остальным писали другие причины смерти.
«Настоящее Время»: Например? Знаете, что писали в свидетельстве о смерти?
Галым Агелеуов: Это мог быть сердечный приступ, это мог быть инфаркт – причины очень разные. Вот, например, мужчина вышел в тапочках из дома в магазин купить сигареты или спички, есть такой мужчина, он вышел и пропал. Его родные ищут, бегают по городу, находят его в реанимации с пробитой головой.
Или Базарбай Кенжебаев. Он пошел в роддом к своей младшей дочке проведать – родила она или не родила. И вот он идет в роддом, его забирают, увозят в комендатуру, в ИВС его избивают, его нет несколько дней. Асем Кенжебаева, другая его дочь, идет искать его, ее хватают тоже, тоже отправляют в ИВС, тоже избивают. Хорошо, что там был ее земляк из Кызылсая, который отпустил ее, сказал: не убивайте, не бейте ее. Она приходит домой, в это время привозят ее отца, бросают и уезжают, и он умирает спустя два часа от нанесенных ему ран.
Затем в течение года умирает его супруга, которая не выдержала этого всего, а затем умирает Асем, которая его защищала. Она успела дать показания в Европарламенте и заявить о том, что ее отца пытали. Они вместе с [журналисткой «Новой газеты»] Еленой Костюченко донесли до всех, в каких масштабах были пытки. И это привело к процессу в Актау, когда Асем выступила главным свидетелем обвинения по пыткам.
«Настоящее Время»: После расстрела в Жанаозене был введен режим чрезвычайной ситуации. Что это означало на практике?
Галым Агелеуов: На практике это означало то, что в определенное время вы можете выйти из дома. Но если вас ОМОН увидит, а ОМОН был везде, он проверял вас, смотрел ваш сотовый телефон. Если видели какую-то фотографию с Алана или какое-то видео, естественно, они конфисковывали [телефон] и вас забирали в комендатуру.
Рядом с ИВС находились гаражи, там стояло до 400 человек по колено в воде в декабре, они были босиком, они подвергались пыткам. Их избивали. Силовые структуры просто определяли, кого из них сделать ответственным за беспорядки.
Во время чрезвычайного положения по улицам курсировали машины. Это доказанный факт: из проезжающих машин стреляли в людей. Как правило, это было после комендантского часа.
Например, как была убита женщина, мать четверых детей, которая 16 декабря просто стояла у банкомата. В этот момент пуля ей попадает в шею сзади, и она умирает. Была убита. То есть это говорит о чем? Шальная пуля могла прилететь любому.
«Настоящее Время»: Понесли ли полицейские какое-то наказание за применение оружия и как быстро они оказались на свободе?
Галым Агелеуов: Полицейские были осуждены. Пятерых полицейских осудили – областного уровня, городского уровня, непосредственно тех, кто давал команды, когда они двигались к Алану. Эти команды были зафиксированы, двое понесли наказание. И еще три человека, про которых непосредственно записали, что из их оружия были убиты люди.
Но проблема в том, что когда это оружие выдавалось, – как это ни дико звучит, но это было в суде, – не фиксировалась в журнале выдача оружия, кому что выдается. То есть вполне возможно, можно было найти козла отпущения, кого-то из младшего состава и подставить его, сказать: из твоего оружия был убит такой-то человек, ты несешь ответственность.
«Настоящее Время»: Этими «козлами» оказались пять человек?
Галым Агелеуов: Да. Это то же самое, что получилось с [Женисбеком] Темировым. Лейтенант, молодой парень, который буквально чуть ли не за день до 16 декабря был назначен комендантом ИВС. И именно его судили за то, что он допустил пытки. Ему дали 5 лет. Когда там были генералы, когда там руководили полковники, когда был весь состав всех силовых структур. Из них никто не понес наказания. Это просто было нужно найти козла отпущения. Которым говорили: отсидишь два-три года максимум – и ты выйдешь. Так и получилось.
«Настоящее Время»: Свидетель Боженко – тоже жертва? Вы про него не рассказали.
Галым Агелеуов: Саша, да. Саша как раз – это пример того, как в 2012 году хитро устроили процесс [по делу о беспорядках]: они сделали анонимных свидетелей, а часть свидетелей были сами полицейские, которые оговаривали нефтяников и жителей города. Так вот один из обвиняемых, против кого говорил анонимный свидетель, узнал по голосу Сашу Боженко.
И он, Саша, пришел в суд и заявил, что да, его пытали в полиции, ему сломали руку, его били для того, чтобы он оговорил этого человека. И он сказал: «Пусть я умру. Но я скажу правду, я перед Богом чист, я уйду чистым. Я умру перед Аллахом чистым». Так и получилось. Спустя буквально полгода или максимум год он был убит. Это было устроено так, что просто это была бытовая [ссора]: два парня в магазине, им не хватало 50 тенге расплатиться, Саша в это время пришел и дал 50 тенге, помог этим парням. Они вышли, дождались, пока он выйдет, его избили, посадили в такси, отвезли в район школы и там его ночью добивали арматуринами.
Все что угодно может быть подстроено, устроено. Утверждать ничего здесь невозможно.
«Настоящее Время»: Расскажите коротко, как итог, сколько человек было осуждено со стороны забастовщиков и как проходил суд?
Галым Агелеуов: Суд проходил по «беспорядкам», статья 241, было привлечено 37 человек. В ходе судебного процесса 19 из них сразу заявили о том, что их пытали. Они рассказывали детально, подробно, как их били. Это были изощреннейшие пытки. Адвокаты сделали ходатайство о том, чтобы судья расследовал факт пыток.
Кончилось тем, что судья просто направил этот запрос самим же полицейским города Жанаозен. Которые ответили, что никаких фактов пыток не было, что все прекрасно, и это все просто на них возводят [напраслину], говорят неправду. Судья с радостью в это поверил. И дальше вел процесс. 13 человек было осуждено, из них самый большой срок получила Роза Тулетаева – семь лет, остальные получили по шесть, пять лет, четыре года и так далее. И они ушли по этапу.
«Настоящее Время»: Что стало с профсоюзным движением в Казахстане после событий 2011-2012 годов в Жанаозене?
Галым Агелеуов: К сожалению, власти сделали неправильные выводы, они с 2011 года ужесточили всю законодательную базу в Казахстане. Практически произошла ликвидация всего независимого слоя, начиная с прессы и заканчивая профсоюзами.