Сашар Зариф – известный танцор и преподаватель этнических танцев. Он недавно побывал в Праге, где уже шестой год подряд дает мастер-классы. Сам он родился в азербайджанской семье в Иране, но танцу учился в Азербайджане. Сейчас Сашару уже под сорок, и он руководит танцевальным театром и преподает в Йоркском университете в Торонто.
Есть люди, которые желают понять других
"Азаттык": На Вашей страничке на Facebook, я увидела фотографию плачущих мандаринов, это Вы так себя чувствуете сейчас?
Сашар Зариф: Плачущие мандарины? О, это была всего лишь шутка о футболе. Мои друзья хотели, чтобы Испания выиграла (на чемпионате мира в ЮАР), а я болел за Португалию. На фарси, мы называем Португалию «портогал», что переводится, как «апельсин». Так что, плачущие апельсины - это португальцы (которые проиграли испанцам). Это была дружеская шутка.
"Азаттык": Теперь понятно! Но все-таки, не бывает ли Вам иногда грустно? Я имею в виду, например, войну у нас в Кыргызстане. Это случилось так неожиданно, и очень трудно снова установить мир и спокойствие внутри себя. Вы видели жизнь и мир в его различных проявлениях. Скажите, это невозможно, чтобы люди жили в мире и любви?
Сашар Зариф: Я, несомненно, надеюсь на это. Вы знаете, мне очень повезло с моей работой - я работаю с танцем. Я работаю с непостижимыми ощущениями, которые испытывает человек. Танец намного выше, намного искреннее и гораздо больше в контакте с реальностью. Поэтому, когда путешествую или гуляю, встречаю людей, которых все еще беспокоит сегодняшний день и которые уже созрели для того, чтобы объединиться и понять, куда они идут. В Праге участники моих мастер-классов испытывают сложности с заучиванием песен на чужих языках. Это действительно обнадеживает меня, что есть люди, которые желают и дают возможность, понять других.
Мусульманин танцует, когда он читает намаз
"Азаттык": Я читала предысторию казахского танца. Недавно, оказывается, казахи обнаружили свой танец (Кара Жорга), который ранее был известен как монгольский. Были разные отклики. В одном из них утверждалось, что настоящий мужчина, дескать, не танцует. Что Вы думаете по этому поводу?
Сашар Зариф: Я считаю, что танцевать – это почтительно. Вы, наверное, говорите о мачо культуре, где мужчина только благодаря физическим свойствам считается лучше, чем женщины. Я думаю, тюркские и монгольские культуры сегодня тесно связаны с танцем. Если казах скачет на лошади – он танцует, ведь его тело двигается. У него есть язык тела, и он разговаривает. Вы можете по движениям рук узнать, что казах злится. Так он танцует. Казах – мусульманин тоже танцует, молясь Всевышнему, пять раз в день.
Что такое танец? Танец – это использование движений для коммуникации. Люди видят в танце ее одну сторону. Но танец обозначает связь с природой и другими людьми. Например, мусульмане являются единственными, кто танцует пять раз в день, когда они читают намаз.
"Азаттык": В повседневной жизни у казахов и у кыргызов красивые телодвижения, но, кажется, что они потеряли свои танцы. Что случилось с их танцами? У монголов есть, у тувинцев нет. У кого-то есть, у кого-то нет. Как это объяснить?
Сашар Зариф: Я не знаю. Очень сложный вопрос. Я могу сказать, что культура кочевников имеeт глубокую связь с танцами. У них глубинная связь с природой, потому что шаманизм основан на взаимоотношениях с природой, а природа танцует. Если река перестанет двигаться, то это уже не река, это стоячая вода. Таким образом, движения существуют. Если взять с точки зрения народных танцев, то у казахов в Монголии их много. Я был в области Хотон в западной Монголии, и вблизи там было казахское село. Мы пошли туда и танцевали. Но вы правы, в некоторых странах, например, в Туркменистане, много танцев, но они не так часто практикуются как, например, в Узбекистане.
Танцы Узбекистана более утонченны, благодаря истории Бухары и Самарканда. Хорезм, Фергана – у них есть три главных различных стиля. Эти танцы и даже памирские танцы Таджикистана (Памирский танец орла, который исполняется вместе мужчиной и женщиной) больше являются ритуалом. Я никогда не был в Кыргызстане, поэтому я не могу сказать многое, но я читал роман о девушке по имени Джамиля. Тогда мне было одиннадцать лет и с тех пор я хочу попасть в Кыргызстан. В любом случае, я думаю, что образ жизни и окружающая среда очень сильно влияют на внешнее усовершенствование танцев в разных странах.
Танец как священный ритуал
"Азаттык": Как Вы думаете, этот ритуальный танец, или тот, который имеет глубокие отношения с природой, исчезнет, или должен каким-то образом превратиться в нечто сценическое, чтобы стать более современным?
Сашар Зариф: По-моему, чем больше мы отдаляемся от природы, тем быстрее они исчезают – на это очень влияет и глобализация. Но с другой стороны, глобализация, то, черезчто мы должны пройти, это неизбежно. Важно одно - как пройдем через нее. К примеру, туризм. В Улан-Баторе я смотрел балет, исполненный на бетоне, для туристов. Потом тот же самый танцор исполнил монгольский хотонский танец, и затем шаманский. Я спросил у него, является ли он танцором народных и традиционных танцев, или же балетным исполнителем? Он сказал, что он - танцор балета. Потом он сказал, что те остальные танцы были только ради туристов. Но он очень сильно ошибался. Хотонский учитель, у кого я учился, своими движениями как бы соединялся со мной во что-то единое.
Понимаете о чем? Это очень мне помогло понять мировоззрение людей. Но его танец был исключительно физическим, он не нес в себе духовной глубины.
Я надеюсь, в Центральной Азии не исчезнет связь между человеком и природой, потому что перемещение не всегда бывает только физическим. Вы можете остаться в одном месте и поменять окружающую среду вокруг себя, что может привести к таким же последствиям, как и потеря связи с природой.
Я был в азербайджанской провинции Ирана, и разговаривал с женщиной, преподававшей азербайджанские танцы подпольно, так как танцы в Иране запрещены. Я спрашивал у нее по поводу песни «Сары келин», которую вы вчера слышали. Это очень старая песня, и она должна сопровождаться танцами. «Сары келин» обозначает «желтая невеста». Я спросил, что это была за невеста, подумывая что-то наподобие Ромео и Джульетты. Но она сказала, что «Сары келин» это Солнце, которая встает каждое утро рано и идет спать ночью. Это приветствие Солнцу, и поэтому это освященный танец.
Я спросил у нее, не боялась ли она преподавать и быть арестованной за то, что учила детей танцам. Она сказала: «Нет. Я хочу, чтобы мои дети видели восход Солнца в Тебризе (город в Иране) и были связаны с природой».
Поэтому я считаю, что это очень важно. В местах, куда я езжу, в таких, как Таджикистан, Азербайджан, Монголия и Туркменистан, у танца есть собственный институт.
Иногда перемены так огорчительны. Вы можете увидеть модернизирующиеся ансамбли. Модернизация – хорошо, но в ней иногда нет души. И еще начали ставить танцы в симфониях. Ты просто не видишь связи между костюмами и движениями, между симфонией и индивидуальностью людей. Там всего несколько человек, преданных своим корням. Конечно, очень важно осознавать, что молодые люди не смогут жить как пятьсот лет назад. Но им нужна гордость за свою культуру, чтобы они гордились тем, откуда они.
Я думаю о себе, живущем в многообразном Торонто, и обучающем в университете группу из шестидесяти студентов из разных стран мира. Я ососзнаю каждый день, что эти дети нуждаются в уверенности в том, откуда они родом. Недостаточно просто стать легко адаптируемым и вестернизироваться. Это не сложно, но это и не решение.
Cашар Зариф (справа), известный танцор и преподаватель этнических танцев.
В Центральной Азии уже решают сложную задачу по возвращению сущности танца. Во время коммунизма механические части национальных танцев сохранились, но в большинстве случаев связь с мистицизмом, шаманизмом и суфизмом оборвана. В Йоркском университете в Торонто я преподаю предмет под названием «Мировая практика танцев – Центральная Азия и Субсахара». В этом курсе я в основном знакомлю с Центральной Азией, потому что она менее изучена. Я побуждаю их сходить в общины меньшинств, найти через интернет друзей в Туркменистане, попросить выслать им музыку через e-mail, загрузить на youtube, послать видео с семейных свадеб. У них уже много друзей и много знакомств из этих мест.
Однажды у нас даже была прямая трансляция между монгольской школой и нашими студентами. Было немного сложно с определением времени, но они показали друг другу свои танцы. Студенты также узнали о Кыргызстане, на каком языке там разговаривают, что едят. Это замечательно, когда девушка с нигерийскими корнями приходит в класс и показывает узбекский танец. Она начала танцевать перед классом и объяснять, насколько важен уголь в этой культуре: когда женщина подкрашивает углем свои глаза и брови, то ее бровь становятся луком, а реснички стрелами, и когда она смотрит на своего возлюбленного, она пускает стрелы в его сердце.
Когда мы ставили казахские танцы, на нас посмотреть пришли узбеки и туркмены (они живут в Торонто). Они были очень взволнованы. Это было волшебно. Я думаю, очень важно продвигать их культуру ими же самими.
Шаманизм - глубокая связь между человеком и природой
"Азаттык": Что туркмены делают с танцами в Иране?
Сашар Зариф: Особенная вещь, которую я увидел у туркмен в Иране, это то, что они живут тесной общиной, так как являются в Иране этническим меньшинством. В диаспоре люди бывают более преданы своим корням и культуре (чем те, которые остаются у себя на родине). Многие танцы, как например шаманский танец и лечебный танец Секреханжа остаются нетронутыми, и туркмены продолжают практиковать его в Иране. Если у кого-то болезнь Альцгеймера, сенная лихорадка или любая другая лихорадка, то его ставят в центр круга и танцуют вокруг него. Также они исполняют гортанное пение.
"Азаттык": В Туркменистане это уже исчезло.
Сашар Зариф: Да, в Туркменистане они сделали это похожим на фольклорный танец. Танцоры выступали на полях, слова уже другие, и если даже это те же самые слова, люди танцуют, не понимая их значений.
"Азаттык": Связана ли музыка иранских туркмен с исламом?
Сашар Зариф: Чтобы выжить, шаманизм преобразовывается, он трансформировался в суфизм после возрождения ислама. Но это еще зависит от того, где они его исполняют. Я заметил, что в деревнях меньше влияния религии, и больше шаманской практики. В Монголии сейчас преобладает буддизм. Но в Улан-Баторе везде шаманы, и люди ходят по субботам и воскресеньям в места, где шаманы проводят ритуалы. Так что, узы шаманизма все еще там.
На видео: Сашар Зариф вместе с корейской танцовщицей Ми Янг Ким исполняет танец по мотивам корейских этнических легенд с элементами шаманизма.
Шаманизм не является настоящей религией, это глубокая связь между человеком и природой, напоминающая нам, что мы есть часть Вселенной. Мы не отделены от этой нее. И я считаю, что это не приносит проблем. Например, у иранских туркмен танец «Техе Качар» исполняется в селах как исполнялось предками, но когда это доходит до городов, то танец переходит на интеллектуальный уровень, и он теряет ценности шаманизма, приобретая ценности ислама. Начало «Техе Качар» называется «Ич Тангри», потом танцуют «Гох Тангри» (ред: Көк Теңир – верховный Бог кыргызов и других народов Внутренней Азии). У них это все еще есть. В Азербайджане мы считаем, что уже нет следов шаманизма. Но много людей, у которых имена звучат как «Таре верди», на самом деле это «Тангри верди» (Теңир берди – Дар Тенгри).
Концерт с коровой на крыше
"Азаттык": Вы уже там побывали?
Сашар Зариф: Да я съездил, и это было великолепно. Когда я был в Азербайджане, встретил там своего друга, Чингиза Ходжара, ученого, великого историка и исследователя культуры. Я пошел встретиться с ним в очень жаркий день, и почему-то был разочарован в том, что не смогу найти то, чего ищу.
Я пошел к нему домой, и он дал мне холодного напитка и сказал, что я выгляжу огорченным. Я просто ответил, что очень устал. Друг сказал: «Хорошо. Мне надо позвонить», и ушел.
Я не верил ему, думал, он хочет от меня избавиться. Пришли его друзья, и мы поехали в деревню, расположенную в горах. Старейшины провели небольшой допрос. Я все еще не понимал, что происходит.
Они сказали, что в этой деревне жили суфисты, и спросили меня: «Ты журналист? Мы не желаем журналистов видеть» и т.д. После того, как я поведал им свои познания суфизма и шаманизма, вошел к ним в доверие, все-таки они решили провести ритуал.
Главным человеком в ритуале была женщина по имени Саве Фатма. В возрасте 16 лет она приехала в эту деревню на паломничество и осталась там.
Мне сказали, что Саве Фатма прекрасно поет куплеты из поэмы Биотет Гумиз. Я спросил, можно ли записать ее пение на диктофон. Она мне ответила: «Завтра в семь часов утра на крыше». Я спросил, почему именно в семь утра. Мне ответили, что она поет только для своих коров, когда она их доит. Я пошел в семь часов утра, с серьезным видом сел и стал ждать.
Вставало Солнце. Цвели гранатовые деревья. Саве Фатма сидела там и доила корову. Молоко, попадая в ведро, издавало особый звук. Оно, таким образом, создавало ритм. Потом она запела.
У меня в руках был диктофон, но я настолько был поражен, что забыл нажать на кнопку записи. Но я считаю, что некоторые вещи лучше оставлять незаписанными. Это было одно из самых волшебных ощущений. Женщина показала мне самый эффектный концерт с ее коровой на крыше. Ей было 86.
"Азаттык": Корова тоже была на крыше?
Сашар Зариф: Да, потому что в горных районах, крыша одного человека является задним двором другого человека. Поэтому в Азербайджане говорят: «Дамуста дамумус вар», что означает моя крыша – чей-то двор. Волшебство все еще существует в этих краях.
Я просто умираю от желания посмотреть на Афганистан. У афганцев, туркменов, кыргызов, наверняка сохранились некоторые свои очень древние традиции. Они сохранили свои костюмы, которые до сих пор носят. Даже, несмотря на Советский Союз, они не потеряли их. Я бы хотел поехать туда. Например, в Иране я узнал многое о туркменах, которые сохранили свои традиции.
Песня, которая спасла жизнь
"Азаттык": Вы бежали из Ирана в возрасте тринадцати лет в Турцию и, в конце концов, оказались в Канаде. Вы были молодым и смелым. Где Вы нашли столько энергии, чтобы отправиться в свои тринадцать лет за тридевять земель?
Сашар Зариф: Я думаю, меня спасло волшебство, доставшееся мне от моей бабушки. Когда она была танцовщицей, приехала в Иран и больше не смогла танцевать. И я был единственным, кто оставался с ней дома. Она вставала утром и исполняла танцы для меня, и я был единственным зрителем этого чудного действа. Она меня учила танцу. Ее не стало в возрасте девяноста девяти лет.
Чем больше она старела, тем меньше могла танцевать. Она могла передвигаться только с тростью, садилась и играла на бубне, напевала некоторые мелодии. Иногда убирала бубен и, напевая, начинала танцевать при помощи рук. Так она меня и научила, как надо расслабляться, так я научился танцу. Это перешло мне по наследству от бабушки. Но также, с помощью танца и песни, она давала знать, откуда она родом – из Баку и Ашхабада.
"Азаттык": Ваша бабушка была профессиональной танцовщицей?
Сашар Зариф: Я не уверен. Думаю, она была в одной из тех групп, сформированных в советское время. Она пела песни. Пела о том, как она справлялась с этой жизнью, как она пребывала на чужой земле, не зная, местного (персидского) языка, она всегда сидела дома, и плакала по своей Родине…
Однажды она мне рассказала о серьгах моих сестер. Я спросил, почему женщины всегда носят эти огромные серьги. Она ответила: «Мы надеваем такие большие серьги, чтобы поддерживать связь с землей, чтобы помнить, откуда мы, помнить дом отца, потому что, когда ты выходишь замуж, ты переезжаешь в дом своего мужа».
У нее были песни и танцы для каждой ситуации, для каждого переезда. И я считаю, все, что я делал, когда переходил одну границу за другой, было песней и танцем.
Я помню, однажды в Турции мы приехали в город за полночь и были схвачены полицией. Они открыли для нас камеры в подвале, чтобы мы могли поспать, и тогда я впервые увидел тюрьму. Они заперли двери, и мои друзья сказали: «Ты должен им спеть, им понравиться твое пение, и нам позволять сходить в уборную, воспользоваться водой». И я встал, и начать петь.
"Азаттык": И это дало тебе свободу?
Сашар Зариф: Да, нас потом отпустили!
"Азаттык": Спойте нам эту песню!
Сашар Зариф: Конечно. (Слушать песню). Я пел всегда и хранил бубен из Ирана. Теперь он со мной в Канаде. Два года назад, когда ставил спектакль под названием «Хореография миграции», главным объектом был бубен, потому что он хранит в себе много воспоминаний. Бабушка играла на нем, держала его возле уха и пела для него. Она говорила, что бубен - ее собеседник.
И я все еще его храню. Он сделан из оленьей шкуры. Небольшой. Изысканно выполненный корпус. Он очень старый. У него особенный звук. Он не подходит для сцены. Он сделан для маленьких комнат с подушками и самоваром…
P.S. Для желающих можете, тут посмотреть документальный фильм на английском языке о жизни и творчестве Сашар Зарифа.
AI
Есть люди, которые желают понять других
"Азаттык": На Вашей страничке на Facebook, я увидела фотографию плачущих мандаринов, это Вы так себя чувствуете сейчас?
Сашар Зариф: Плачущие мандарины? О, это была всего лишь шутка о футболе. Мои друзья хотели, чтобы Испания выиграла (на чемпионате мира в ЮАР), а я болел за Португалию. На фарси, мы называем Португалию «портогал», что переводится, как «апельсин». Так что, плачущие апельсины - это португальцы (которые проиграли испанцам). Это была дружеская шутка.
"Азаттык": Теперь понятно! Но все-таки, не бывает ли Вам иногда грустно? Я имею в виду, например, войну у нас в Кыргызстане. Это случилось так неожиданно, и очень трудно снова установить мир и спокойствие внутри себя. Вы видели жизнь и мир в его различных проявлениях. Скажите, это невозможно, чтобы люди жили в мире и любви?
Сашар Зариф: Я, несомненно, надеюсь на это. Вы знаете, мне очень повезло с моей работой - я работаю с танцем. Я работаю с непостижимыми ощущениями, которые испытывает человек. Танец намного выше, намного искреннее и гораздо больше в контакте с реальностью. Поэтому, когда путешествую или гуляю, встречаю людей, которых все еще беспокоит сегодняшний день и которые уже созрели для того, чтобы объединиться и понять, куда они идут. В Праге участники моих мастер-классов испытывают сложности с заучиванием песен на чужих языках. Это действительно обнадеживает меня, что есть люди, которые желают и дают возможность, понять других.
Мусульманин танцует, когда он читает намаз
"Азаттык": Я читала предысторию казахского танца. Недавно, оказывается, казахи обнаружили свой танец (Кара Жорга), который ранее был известен как монгольский. Были разные отклики. В одном из них утверждалось, что настоящий мужчина, дескать, не танцует. Что Вы думаете по этому поводу?
Сашар Зариф: Я считаю, что танцевать – это почтительно. Вы, наверное, говорите о мачо культуре, где мужчина только благодаря физическим свойствам считается лучше, чем женщины. Я думаю, тюркские и монгольские культуры сегодня тесно связаны с танцем. Если казах скачет на лошади – он танцует, ведь его тело двигается. У него есть язык тела, и он разговаривает. Вы можете по движениям рук узнать, что казах злится. Так он танцует. Казах – мусульманин тоже танцует, молясь Всевышнему, пять раз в день.
Что такое танец? Танец – это использование движений для коммуникации. Люди видят в танце ее одну сторону. Но танец обозначает связь с природой и другими людьми. Например, мусульмане являются единственными, кто танцует пять раз в день, когда они читают намаз.
"Азаттык": В повседневной жизни у казахов и у кыргызов красивые телодвижения, но, кажется, что они потеряли свои танцы. Что случилось с их танцами? У монголов есть, у тувинцев нет. У кого-то есть, у кого-то нет. Как это объяснить?
Сашар Зариф: Я не знаю. Очень сложный вопрос. Я могу сказать, что культура кочевников имеeт глубокую связь с танцами. У них глубинная связь с природой, потому что шаманизм основан на взаимоотношениях с природой, а природа танцует. Если река перестанет двигаться, то это уже не река, это стоячая вода. Таким образом, движения существуют. Если взять с точки зрения народных танцев, то у казахов в Монголии их много. Я был в области Хотон в западной Монголии, и вблизи там было казахское село. Мы пошли туда и танцевали. Но вы правы, в некоторых странах, например, в Туркменистане, много танцев, но они не так часто практикуются как, например, в Узбекистане.
Танцы Узбекистана более утонченны, благодаря истории Бухары и Самарканда. Хорезм, Фергана – у них есть три главных различных стиля. Эти танцы и даже памирские танцы Таджикистана (Памирский танец орла, который исполняется вместе мужчиной и женщиной) больше являются ритуалом. Я никогда не был в Кыргызстане, поэтому я не могу сказать многое, но я читал роман о девушке по имени Джамиля. Тогда мне было одиннадцать лет и с тех пор я хочу попасть в Кыргызстан. В любом случае, я думаю, что образ жизни и окружающая среда очень сильно влияют на внешнее усовершенствование танцев в разных странах.
Танец как священный ритуал
"Азаттык": Как Вы думаете, этот ритуальный танец, или тот, который имеет глубокие отношения с природой, исчезнет, или должен каким-то образом превратиться в нечто сценическое, чтобы стать более современным?
Сашар Зариф: По-моему, чем больше мы отдаляемся от природы, тем быстрее они исчезают – на это очень влияет и глобализация. Но с другой стороны, глобализация, то, черезчто мы должны пройти, это неизбежно. Важно одно - как пройдем через нее. К примеру, туризм. В Улан-Баторе я смотрел балет, исполненный на бетоне, для туристов. Потом тот же самый танцор исполнил монгольский хотонский танец, и затем шаманский. Я спросил у него, является ли он танцором народных и традиционных танцев, или же балетным исполнителем? Он сказал, что он - танцор балета. Потом он сказал, что те остальные танцы были только ради туристов. Но он очень сильно ошибался. Хотонский учитель, у кого я учился, своими движениями как бы соединялся со мной во что-то единое.
Понимаете о чем? Это очень мне помогло понять мировоззрение людей. Но его танец был исключительно физическим, он не нес в себе духовной глубины.
Я был в азербайджанской провинции Ирана, и разговаривал с женщиной, преподававшей азербайджанские танцы подпольно, так как танцы в Иране запрещены. Я спрашивал у нее по поводу песни «Сары келин», которую вы вчера слышали. Это очень старая песня, и она должна сопровождаться танцами. «Сары келин» обозначает «желтая невеста». Я спросил, что это была за невеста, подумывая что-то наподобие Ромео и Джульетты. Но она сказала, что «Сары келин» это Солнце, которая встает каждое утро рано и идет спать ночью. Это приветствие Солнцу, и поэтому это освященный танец.
Я спросил у нее, не боялась ли она преподавать и быть арестованной за то, что учила детей танцам. Она сказала: «Нет. Я хочу, чтобы мои дети видели восход Солнца в Тебризе (город в Иране) и были связаны с природой».
Поэтому я считаю, что это очень важно. В местах, куда я езжу, в таких, как Таджикистан, Азербайджан, Монголия и Туркменистан, у танца есть собственный институт.
Иногда перемены так огорчительны. Вы можете увидеть модернизирующиеся ансамбли. Модернизация – хорошо, но в ней иногда нет души. И еще начали ставить танцы в симфониях. Ты просто не видишь связи между костюмами и движениями, между симфонией и индивидуальностью людей. Там всего несколько человек, преданных своим корням. Конечно, очень важно осознавать, что молодые люди не смогут жить как пятьсот лет назад. Но им нужна гордость за свою культуру, чтобы они гордились тем, откуда они.
Я думаю о себе, живущем в многообразном Торонто, и обучающем в университете группу из шестидесяти студентов из разных стран мира. Я ососзнаю каждый день, что эти дети нуждаются в уверенности в том, откуда они родом. Недостаточно просто стать легко адаптируемым и вестернизироваться. Это не сложно, но это и не решение.
Однажды у нас даже была прямая трансляция между монгольской школой и нашими студентами. Было немного сложно с определением времени, но они показали друг другу свои танцы. Студенты также узнали о Кыргызстане, на каком языке там разговаривают, что едят. Это замечательно, когда девушка с нигерийскими корнями приходит в класс и показывает узбекский танец. Она начала танцевать перед классом и объяснять, насколько важен уголь в этой культуре: когда женщина подкрашивает углем свои глаза и брови, то ее бровь становятся луком, а реснички стрелами, и когда она смотрит на своего возлюбленного, она пускает стрелы в его сердце.
Когда мы ставили казахские танцы, на нас посмотреть пришли узбеки и туркмены (они живут в Торонто). Они были очень взволнованы. Это было волшебно. Я думаю, очень важно продвигать их культуру ими же самими.
Шаманизм - глубокая связь между человеком и природой
"Азаттык": Что туркмены делают с танцами в Иране?
Сашар Зариф: Особенная вещь, которую я увидел у туркмен в Иране, это то, что они живут тесной общиной, так как являются в Иране этническим меньшинством. В диаспоре люди бывают более преданы своим корням и культуре (чем те, которые остаются у себя на родине). Многие танцы, как например шаманский танец и лечебный танец Секреханжа остаются нетронутыми, и туркмены продолжают практиковать его в Иране. Если у кого-то болезнь Альцгеймера, сенная лихорадка или любая другая лихорадка, то его ставят в центр круга и танцуют вокруг него. Также они исполняют гортанное пение.
"Азаттык": В Туркменистане это уже исчезло.
Сашар Зариф: Да, в Туркменистане они сделали это похожим на фольклорный танец. Танцоры выступали на полях, слова уже другие, и если даже это те же самые слова, люди танцуют, не понимая их значений.
"Азаттык": Связана ли музыка иранских туркмен с исламом?
Сашар Зариф: Чтобы выжить, шаманизм преобразовывается, он трансформировался в суфизм после возрождения ислама. Но это еще зависит от того, где они его исполняют. Я заметил, что в деревнях меньше влияния религии, и больше шаманской практики. В Монголии сейчас преобладает буддизм. Но в Улан-Баторе везде шаманы, и люди ходят по субботам и воскресеньям в места, где шаманы проводят ритуалы. Так что, узы шаманизма все еще там.
На видео: Сашар Зариф вместе с корейской танцовщицей Ми Янг Ким исполняет танец по мотивам корейских этнических легенд с элементами шаманизма.
Шаманизм не является настоящей религией, это глубокая связь между человеком и природой, напоминающая нам, что мы есть часть Вселенной. Мы не отделены от этой нее. И я считаю, что это не приносит проблем. Например, у иранских туркмен танец «Техе Качар» исполняется в селах как исполнялось предками, но когда это доходит до городов, то танец переходит на интеллектуальный уровень, и он теряет ценности шаманизма, приобретая ценности ислама. Начало «Техе Качар» называется «Ич Тангри», потом танцуют «Гох Тангри» (ред: Көк Теңир – верховный Бог кыргызов и других народов Внутренней Азии). У них это все еще есть. В Азербайджане мы считаем, что уже нет следов шаманизма. Но много людей, у которых имена звучат как «Таре верди», на самом деле это «Тангри верди» (Теңир берди – Дар Тенгри).
Концерт с коровой на крыше
"Азаттык": Вы уже там побывали?
Сашар Зариф: Да я съездил, и это было великолепно. Когда я был в Азербайджане, встретил там своего друга, Чингиза Ходжара, ученого, великого историка и исследователя культуры. Я пошел встретиться с ним в очень жаркий день, и почему-то был разочарован в том, что не смогу найти то, чего ищу.
Я пошел к нему домой, и он дал мне холодного напитка и сказал, что я выгляжу огорченным. Я просто ответил, что очень устал. Друг сказал: «Хорошо. Мне надо позвонить», и ушел.
Я не верил ему, думал, он хочет от меня избавиться. Пришли его друзья, и мы поехали в деревню, расположенную в горах. Старейшины провели небольшой допрос. Я все еще не понимал, что происходит.
Они сказали, что в этой деревне жили суфисты, и спросили меня: «Ты журналист? Мы не желаем журналистов видеть» и т.д. После того, как я поведал им свои познания суфизма и шаманизма, вошел к ним в доверие, все-таки они решили провести ритуал.
Главным человеком в ритуале была женщина по имени Саве Фатма. В возрасте 16 лет она приехала в эту деревню на паломничество и осталась там.
Мне сказали, что Саве Фатма прекрасно поет куплеты из поэмы Биотет Гумиз. Я спросил, можно ли записать ее пение на диктофон. Она мне ответила: «Завтра в семь часов утра на крыше». Я спросил, почему именно в семь утра. Мне ответили, что она поет только для своих коров, когда она их доит. Я пошел в семь часов утра, с серьезным видом сел и стал ждать.
Вставало Солнце. Цвели гранатовые деревья. Саве Фатма сидела там и доила корову. Молоко, попадая в ведро, издавало особый звук. Оно, таким образом, создавало ритм. Потом она запела.
У меня в руках был диктофон, но я настолько был поражен, что забыл нажать на кнопку записи. Но я считаю, что некоторые вещи лучше оставлять незаписанными. Это было одно из самых волшебных ощущений. Женщина показала мне самый эффектный концерт с ее коровой на крыше. Ей было 86.
"Азаттык": Корова тоже была на крыше?
Сашар Зариф: Да, потому что в горных районах, крыша одного человека является задним двором другого человека. Поэтому в Азербайджане говорят: «Дамуста дамумус вар», что означает моя крыша – чей-то двор. Волшебство все еще существует в этих краях.
Я просто умираю от желания посмотреть на Афганистан. У афганцев, туркменов, кыргызов, наверняка сохранились некоторые свои очень древние традиции. Они сохранили свои костюмы, которые до сих пор носят. Даже, несмотря на Советский Союз, они не потеряли их. Я бы хотел поехать туда. Например, в Иране я узнал многое о туркменах, которые сохранили свои традиции.
Песня, которая спасла жизнь
"Азаттык": Вы бежали из Ирана в возрасте тринадцати лет в Турцию и, в конце концов, оказались в Канаде. Вы были молодым и смелым. Где Вы нашли столько энергии, чтобы отправиться в свои тринадцать лет за тридевять земель?
Сашар Зариф: Я думаю, меня спасло волшебство, доставшееся мне от моей бабушки. Когда она была танцовщицей, приехала в Иран и больше не смогла танцевать. И я был единственным, кто оставался с ней дома. Она вставала утром и исполняла танцы для меня, и я был единственным зрителем этого чудного действа. Она меня учила танцу. Ее не стало в возрасте девяноста девяти лет.
Чем больше она старела, тем меньше могла танцевать. Она могла передвигаться только с тростью, садилась и играла на бубне, напевала некоторые мелодии. Иногда убирала бубен и, напевая, начинала танцевать при помощи рук. Так она меня и научила, как надо расслабляться, так я научился танцу. Это перешло мне по наследству от бабушки. Но также, с помощью танца и песни, она давала знать, откуда она родом – из Баку и Ашхабада.
"Азаттык": Ваша бабушка была профессиональной танцовщицей?
Сашар Зариф: Я не уверен. Думаю, она была в одной из тех групп, сформированных в советское время. Она пела песни. Пела о том, как она справлялась с этой жизнью, как она пребывала на чужой земле, не зная, местного (персидского) языка, она всегда сидела дома, и плакала по своей Родине…
Однажды она мне рассказала о серьгах моих сестер. Я спросил, почему женщины всегда носят эти огромные серьги. Она ответила: «Мы надеваем такие большие серьги, чтобы поддерживать связь с землей, чтобы помнить, откуда мы, помнить дом отца, потому что, когда ты выходишь замуж, ты переезжаешь в дом своего мужа».
У нее были песни и танцы для каждой ситуации, для каждого переезда. И я считаю, все, что я делал, когда переходил одну границу за другой, было песней и танцем.
Я помню, однажды в Турции мы приехали в город за полночь и были схвачены полицией. Они открыли для нас камеры в подвале, чтобы мы могли поспать, и тогда я впервые увидел тюрьму. Они заперли двери, и мои друзья сказали: «Ты должен им спеть, им понравиться твое пение, и нам позволять сходить в уборную, воспользоваться водой». И я встал, и начать петь.
"Азаттык": И это дало тебе свободу?
Сашар Зариф: Да, нас потом отпустили!
"Азаттык": Спойте нам эту песню!
И я все еще его храню. Он сделан из оленьей шкуры. Небольшой. Изысканно выполненный корпус. Он очень старый. У него особенный звук. Он не подходит для сцены. Он сделан для маленьких комнат с подушками и самоваром…
P.S. Для желающих можете, тут посмотреть документальный фильм на английском языке о жизни и творчестве Сашар Зарифа.
AI
