Пусть простит меня нынешнее время под названием «демократия», время независимости - раньше было лучше. Раньше – это до 1990 года. Я родилась в советское время. Школьные годы прошлись по советскому, перестроечному времени и завершились годами независимости. Университет закончила уже в середине независимых девяностых.
Но и тогда и сегодня рядом со мной жили и живут люди, чьи судьбы были разделены временной линией: до независимости и после. И меньше всего таких людей, в судьбе которых этой линии нет. Они родились и выросли уже в 90-е годы.
Так почему же время до 1990 года было лучшим. Попытаюсь доказать одним примером. Примером одной человеческой жизни, которая проходила в этих своеобразных временных полосах.
Как спринтер она была натянута в годы строительства советской Киргизии, как стайер – она распластана сегодня. Пусть я прослыву ретроградом, ворчуном, но жизнь моего соседа, назовем его Иваном Дмитриевичем – наглядный марафон судьбы. Не хочется думать, что сегодня этот дородный старик, всю жизнь строивший, растивший и думающий, облачен не в достаток достойной старости, а в рубище одиночества и нищеты.
В нашем доме Иван Дмитриевич живет уже пятьдесят лет. Еще подростком я помню, как он, тогда сильный крепкий мужчина посадил пять карагачей в нашем дворе. Помню как все мы, и мальчишки и девчонки, помогали ему сажать карагачи. Не все деревья прижились, но три красавца карагача долгие годы украшали двор. Сегодня остался один. Осенью его листва от ветра скрипит каким-то металлическим скрежетом, словно гигант отдает свой покров в последний раз, не надеясь возродиться весной.
Человеческая судьба во многом связана не просто с природой, а с отдельными деревьями, животными, даже с погодой. Осень жизни не всегда надежда на возрождение, неотвратимость ухода заставляет человека замыкаться в себе, переосмысливать свою жизнь, деревья скрипеть и стонать. Удивительно, что и человек и природа в конце жизни спрашивают с себя, не винят внешний мир, а ищут причины неудач и бед только в себе.
Так и Иван Дмитриевич не держит зла ни на кого, он как мог честно жил, работал, но, видно, не настолько честно перед самим собой, что сегодня оказался никому не нужным. Разве только карагачу под окном он нужен, есть какая-то незримая связь между этими душами – дерева и человека.
Ах да! Причем тут независимость, спросите вы? А притом, что при ней не до поэзии. Какие души деревьев? До души человека дела нет. Душа ведь категория абстрактная, больше философская. Ее не пощупать, проку от нее, раз она не материальна.
Наше время, на мой взгляд, дало ответ на извечный вопрос, что первично – материя или душа? Материя, господа хорошие. Она осязаема, продажна и вездесуща. Определена даже на уровне этимологии – материал (платье, шифер, глина, мат). Человек тоже материал, но он измеряется не погонными метрами, не от пят до головы, а как говорил некогда Конфуций, от головы до неба. Видно в этом измерении небесном и должна находиться душа. Многие об этом знают, но стыдятся души, прячут ее, и, в конце концов, от множества манипуляций с душой, ее теряют.
В детстве и юности мой родной Фрунзе ощущался естественно, как большой организм. Он дышал легкими многочисленных скверов и парков, общался говорливыми реками и речушками, цепь чистых величественных гор бережно держала живую душу города в своей благодатной чаше. Город был красив и любим. Сегодня от любви не осталось и следа.
Сегодня город Бишкек – это топографическая единица. Гулять не хочется, смотреть и любоваться – тоже. Перемещение из точки А в точку Б. Только и всего. Даже в ясную погоду горная цепь кажется затянутой какой –то блеклой пленкой, реки обмелели и заполнились грудами мусора. Почти исчезли оазисы уютных старых домов под тенистыми кронами деревьев. Дикий, все хапающий капитализм вступил на землю города. Вступил в силу исторических причин с большим опозданием, посему не причесался, не обрел цивилизованный вид, вступил даже не по закону «Капитала», а по инстинкту и юшлости базара.
По какой – то до поры дремлющей причине, на поверхность города одновременно с капитализмом была вынесена и историческая память. Категории, на первый взгляд, не совместимые. Память облекла себя в гранит и бронзу монументов, а капитализм расписал смету квадратных метров застройки городского пространства и точек установки исторических истуканов. Да, истуканов. Ибо по художественно-эстетическим качествам ни один из монументов периода независимости не идет в сравнение ни с одним памятником советской эпохи. Реальные личности либо стоят, либо сидят с постными, пусть и портретными лицами, мифические герои непременно на конях, в полном вооружении. Чем больше копий, мечей, доспехов, уздечек и попон – тем лучше.
Гипертрофированные размеры у среднестатистического сознания вызывают тихий ужас. Откуда столько агрессии и идеологического призыва к защите от врагов. Где враги? Сегодня их ищут повсюду, - в плохих, с точки зрения нынешних заказчиков и ваятелей, памятниках, в неправильно вещающих СМИ, в праворульных машинах и т.п. Но враг то затаился внутри. В нас самих. Пеняем на зеркало, а рожа крива.
Елена ВОРОНИНА, блоггер и гражданский активист
Но и тогда и сегодня рядом со мной жили и живут люди, чьи судьбы были разделены временной линией: до независимости и после. И меньше всего таких людей, в судьбе которых этой линии нет. Они родились и выросли уже в 90-е годы.
Так почему же время до 1990 года было лучшим. Попытаюсь доказать одним примером. Примером одной человеческой жизни, которая проходила в этих своеобразных временных полосах.
Как спринтер она была натянута в годы строительства советской Киргизии, как стайер – она распластана сегодня. Пусть я прослыву ретроградом, ворчуном, но жизнь моего соседа, назовем его Иваном Дмитриевичем – наглядный марафон судьбы. Не хочется думать, что сегодня этот дородный старик, всю жизнь строивший, растивший и думающий, облачен не в достаток достойной старости, а в рубище одиночества и нищеты.
Бульвар Эркиндик, Бишкек
В нашем доме Иван Дмитриевич живет уже пятьдесят лет. Еще подростком я помню, как он, тогда сильный крепкий мужчина посадил пять карагачей в нашем дворе. Помню как все мы, и мальчишки и девчонки, помогали ему сажать карагачи. Не все деревья прижились, но три красавца карагача долгие годы украшали двор. Сегодня остался один. Осенью его листва от ветра скрипит каким-то металлическим скрежетом, словно гигант отдает свой покров в последний раз, не надеясь возродиться весной.
Человеческая судьба во многом связана не просто с природой, а с отдельными деревьями, животными, даже с погодой. Осень жизни не всегда надежда на возрождение, неотвратимость ухода заставляет человека замыкаться в себе, переосмысливать свою жизнь, деревья скрипеть и стонать. Удивительно, что и человек и природа в конце жизни спрашивают с себя, не винят внешний мир, а ищут причины неудач и бед только в себе.
Так и Иван Дмитриевич не держит зла ни на кого, он как мог честно жил, работал, но, видно, не настолько честно перед самим собой, что сегодня оказался никому не нужным. Разве только карагачу под окном он нужен, есть какая-то незримая связь между этими душами – дерева и человека.
Ах да! Причем тут независимость, спросите вы? А притом, что при ней не до поэзии. Какие души деревьев? До души человека дела нет. Душа ведь категория абстрактная, больше философская. Ее не пощупать, проку от нее, раз она не материальна.
Наше время, на мой взгляд, дало ответ на извечный вопрос, что первично – материя или душа? Материя, господа хорошие. Она осязаема, продажна и вездесуща. Определена даже на уровне этимологии – материал (платье, шифер, глина, мат). Человек тоже материал, но он измеряется не погонными метрами, не от пят до головы, а как говорил некогда Конфуций, от головы до неба. Видно в этом измерении небесном и должна находиться душа. Многие об этом знают, но стыдятся души, прячут ее, и, в конце концов, от множества манипуляций с душой, ее теряют.
Бишкек
О городеВ детстве и юности мой родной Фрунзе ощущался естественно, как большой организм. Он дышал легкими многочисленных скверов и парков, общался говорливыми реками и речушками, цепь чистых величественных гор бережно держала живую душу города в своей благодатной чаше. Город был красив и любим. Сегодня от любви не осталось и следа.
Сегодня город Бишкек – это топографическая единица. Гулять не хочется, смотреть и любоваться – тоже. Перемещение из точки А в точку Б. Только и всего. Даже в ясную погоду горная цепь кажется затянутой какой –то блеклой пленкой, реки обмелели и заполнились грудами мусора. Почти исчезли оазисы уютных старых домов под тенистыми кронами деревьев. Дикий, все хапающий капитализм вступил на землю города. Вступил в силу исторических причин с большим опозданием, посему не причесался, не обрел цивилизованный вид, вступил даже не по закону «Капитала», а по инстинкту и юшлости базара.
По какой – то до поры дремлющей причине, на поверхность города одновременно с капитализмом была вынесена и историческая память. Категории, на первый взгляд, не совместимые. Память облекла себя в гранит и бронзу монументов, а капитализм расписал смету квадратных метров застройки городского пространства и точек установки исторических истуканов. Да, истуканов. Ибо по художественно-эстетическим качествам ни один из монументов периода независимости не идет в сравнение ни с одним памятником советской эпохи. Реальные личности либо стоят, либо сидят с постными, пусть и портретными лицами, мифические герои непременно на конях, в полном вооружении. Чем больше копий, мечей, доспехов, уздечек и попон – тем лучше.
Гипертрофированные размеры у среднестатистического сознания вызывают тихий ужас. Откуда столько агрессии и идеологического призыва к защите от врагов. Где враги? Сегодня их ищут повсюду, - в плохих, с точки зрения нынешних заказчиков и ваятелей, памятниках, в неправильно вещающих СМИ, в праворульных машинах и т.п. Но враг то затаился внутри. В нас самих. Пеняем на зеркало, а рожа крива.
Елена ВОРОНИНА, блоггер и гражданский активист