Несмотря на свою образованность я мало понимаю в политике. В моем восприятии такие явления и понятия как политика, государство, правительство, депутаты, выборы, граждане и тому подобное свалены в одну бесформенную кучу, которая напоминает монстра с переплетенными ногами, руками, головами...
Политика - явление, которое есть, но непонятно для чего и как оно существует. Ни школа, ни вуз, ни многочисленные семинары и воркинги, в которых мне пришлось участвовать, не содержали в себе некоего курса, который дал бы мне практические ключи для понимая этого существа, которые можно было бы подбирать к его разным частям тела и открывать их смыслы, функции.
Продолжительное с разрывами время, нередко мучительное самостоятельное корпение над всевозможными словарями и книжками тоже не прояснили эту субстанцию настолько, чтобы быть способной понимать, выделять части, действовать, участвовать осознанно. Вроде политика в нашем обществе есть. Везде. Это нечто всепроникающее. Оно всегда и при любых обстоятельствах возникает в разговорах, которые неизбежно перерастают в дебаты, горячие, эмоциональные. На кухнях, тоях, днях рождения, похоронах... Ругать депутатов, президентов, государство – излюбленная тема всех дискурсов, бытовых, медийных и других в нашей кыргызстанской действительности.
Будучи женщиной трепетно робкой я всячески старалась, да и продолжаю, избегать этой темы. В своей работе, в производстве научных текстов, и в «поле» (полевые исследования, сбор материала для диссертации) я также пыталась избегать этого мистического существа. Но оно неизбежно возникало само по себе, лезло в разговоры: о паспортах, о регистрации национальности, о неконтролируемых ценах на продуктовое сырье, о закрытых границах, о выборах, депутатах, президентах.
Однажды, в беседе с коллегой-политологом из Америки, который уже издал пару книг о Кыргызстане и кучу статей, я сказала, что стараюсь избегать политики. Он очень удивился: «Да как это возможно? Ты исследователь, ты не можешь закрывать на это глаза! Политика определяет многое!». Мне-пытающейся-стать-ученой стало стыдно, но мне-женщине-матери стыдно не было.
Так вот. Мое долгое вступление ведет к тому, что путь моих эмпирических, нельзя сказать, что очень настойчивых и целеустремленных исканий таки привел меня к некоему слабому разумению этого существа. А точнее, к осознанию того, насколько мы, граждане, активно и непрестанно ругающие, требующие, трясущие кулаками, щеками и губами, пассивны и инфантильны в тех случаях, когда нам надо действовать решительно. Глагол «действовать» очень даже активен в нашей горной стране. Нет ни одной республики в нашем благодатном регионе, где народ смог дважды изгнать своих президентов-негодников, радуясь возможности изменений и просветления того самого бесформенного существа, что должно было бы вести к качественному улучшению жизни.
По инерции, наверное, «гражданская» активность в форме стихийных митингов, перекрытия автотрасс, требований отмены судебных решений путем ультиматумов срослась с тем бесформенным мистическим телом, о котором идет речь. Не важно в этой перспективе то, что основная качественная масса в составе каждого из правительств не менялась. Не суть важна также в поставленном здесь мною вопросе степень зависимости нашей республики от внешних обстоятельств. Думается, с точки зрения развития страны и в сравнительной перспективе сама возможность осуществления такой активности «снизу», есть очень важный и позитивный показатель. Того, что есть движение вперед. Что есть перспективы развития как такового.
По природе пессимистичный меланхолик в норме я склонна видеть негатив, нерадужные стороны действительности. Если приходится быть втянутой в кухонные споры о своей стране, я обычно – тот самый брюзжащий, недовольный «народ», который видит лишь закат. И который сидит на кухнях и у телевизоров, ругает уже по привычке, но не выходит за пределы двора, чтобы что-то действительно сделать. Потому что не верит, что можно и нужно пытаться менять.
Этот мой трусливый, перманентный самоотзыв впервые был потрясен в марте 2010 года. Была одна девушка. Сейчас она уже мама. Мы знакомы с ней давно. Я восторгалась ее способностями к языкам, открытости, позитиву. Всю осень 2009 и зиму 2010 она посылала мне письмо за письмом с призывами присоединиться к оппозиции, выходить на митинги (санкционированные и организованные, конечно). В начале марта писем стало особенно много. Телевизор практически не смотрела, интернет-новости не читала, радио у меня дома и не было. Я игнорировала и письма, и происходящее. Во-первых, на митинги ходить страшно. Во-вторых, ну никак не верила, что этими митингами что-то можно изменить.
В тот самый день, 24 марта 2005-го, начинавшийся хаос маршей в Бишкеке был для меня, мягко говоря, удивлением. Вся Киевская улица и проспекти Чуй были перекрыты. Мне нужно было куда-то и зачем-то идти, я шла по Киевской в сторону ЦУМа. Конечно, чувствовала, что происходит что-то важное, метафизически. Мне оно ощущалось как конец света. Ни транспорта. Ни связи. Ничего. Никто ничего не мог вразумительно пояснить.
Спустилась по Логвиненко на Чуй и вышла как раз к западному углу «Белого дома». С площади слышался гул толпы. А здесь активистов с повязками на головах или плечах было не очень много. Больше было зевак, вроде меня. На защите «Белого дома» стоял ряд молодых ребят в военной форме. Их было немного. Может быть, пятнадцать человек. В шлемах с прозрачными забралами. В руках – прозрачные высокие щиты, которыми они организованно прикрылись. Активисты бросали в них камни. Несколько камней угодили кому-то в головы. Видна была кровь. В какой-то момент солдаты резко двинулись вперед, как бы погнали толпу. Все рванули врассыпную. Конечно, я тоже. Сердце ушло в пятки – теперь я знаю, что это такое. Оглядываться не хотелось. Оказалось, солдаты только спугнули людей, а сами вернулись и встали за заграждения.
Я не стала возвращаться. Пошла по Киевской, мимо площади, на которой была туча людей. Удивилась: откуда вдруг столько?! Ведь накануне вечером все было как обычно, тихо, спокойно, гуляли парочки, люди фотографировались. На площадь ноги мои не пошли. Струсили. А струсили, потому что не было знания - за чем. На Дзержинке встретила кого-то из знакомых. Так, втроем мы и томились от незнания там же, рядом, но не на площади. Слышали шум, гул, грохот. Тут народ побежал в разные стороны. Мы спросили пробегавших мимо ребят, что происходит. Они ответили, что «Белый дом» сдался после штурма. Это был шок. Мне казалось, рухнуло все. Не могла понять, как это возможно - так легко и быстро захватить «Белый дом», оплот, так сказать, правительства, государства?! Как вообще такое возможно?! Потом хлынула вторая волна. Волна волнения. Так, значит, возможно?! Люди могут что-то изменить!? Значит, могут.
Временный конец света наступил ночью. Толпа трансформировалась в мародеров. Что это было, одна из ног или рук того самого мистического существа выдвинулась из его глубин, иссохшая, с когтями, и она набросилась на материальное? Или это была ночь, когда это существо исчезло, и потому произошел хаос? Может быть, и то, и другое. Но сейчас речь не об этом.
Сейчас я пытаюсь рассказать, как мне открывалось это существо. Точнее, та ее часть, которая связана с нами, народом, гражданами, каждым из нас. Одно знание было вынесено тогда из тех нескольких дней: можно действовать. Можно пытаться менять. Другое понимание пришло позже: что мы пассивны и инфантильны в понимании важности нашего участия в выборах. Понимании того, что каждый наш голос - есть та самая возможность влиять на это мистическое существо, менять его и даже контролировать. Ну, это в самой лучшей перспективе, которая, может быть, когда-то наступит. Когда депутаты начнут исполнять на практике свои обещания. Когда депутатский мандат перестанет быть лакомым кусочком, к которому надо идти путем медового словопроизводства. Кажется, меня унесло именно в тот кухонный дискурс ругания. Вернусь к своей сказке.
Случилось так, что жизнь привела ступни мои в один из офисов одной из баллотирующейся в парламент партий (она и в этот раз баллотируется, кажется). Не помню, какая партия была. Не суть важно. А случилось мне там быть по банальной причине: финансовой. То был период, когда ни я, ни муж не зарабатывали, случалось, денег хватало лишь на хлеб. Мы продолжали изображать благополучие, тщательно скрывая малохлебную реальность. Тогда кто-то из близких сказал, что можно подработать наблюдателем. Что партия платит за то, что ты «понаблюдаешь» от ее имени за выборами. И ничего более. Это были три тысячи сомов. Сколько лепешек можно было купить на них? Пару недель можно было продержаться. Конечно, не последним было, какая то была партия. Вроде, оппозиционная.
Решающим было наличие в ее списках имени юриста Гульнары Искаковой, которая потом стала послом в одной из европейских стран. Я знала Гульнару Тентиевну лично. Грамотнейший человек. Прекрасная и интересная женщина. Это была немая рекомендация партии передо мной. Ну, раз уж такой человек баллотируется в составе этой партии, значит, у нее не самая плохая программа, решила я. И даже как-то очень хотелось, чтобы она стала депутатом. Потому что верилось, что она точно что-то попытается изменить, не соблазняясь пряником мандата.
В общем, пришли мы с мужем (оба ведь свободны были) в тот офис. Записались. Там провели какое-то собрание для нас. Был некий инструктаж. Говорили и про возможные вбросы, и про возможные другие козни пропрезидентской на то время партии. Выдали бейджики с указанием представляемой партии. Распределили по участкам. Нам достался участок в центре Бишкека, «выборным» местом которого была школа. Мы пришли ранним утром в назначенный участок. Глава выборной комиссии была стройная красивая, достаточно молодая женщина, кажется, учитель или даже завуч школы. Наблюдателей было много, от всех партий по два-три представителя. Я с мужем – двое от «нашей» партии. Участок открылся. Заезжали два иностранных наблюдателя, кажется, от ОБСЕ. Я тогда им сказала на своем страдальчески хромающем английском, что мол, полезнее объезжать участки во время их закрытия и подсчета голосов. А сейчас что, все иден чин по чину, красиво, чистенько. Сидели мы весь день. Давки избирателей у входа не наблюдалось. Желание проголосовать за свое будущее не било не то, чтобы через какой-либо край, - оно даже не булькало. Наблюдатели между собой особо не общались. Соблюдали порядок. Разве что мужики, когда выходили покурить. Вечером участок закрыли, стали считать голоса. Вроде все было в порядке.
Но. Стали звучать голоса о том, что надо бы позволить им «вбросить» бюллетени, заполненные за тех, кто не явился на выборы. Понятно, за какую партию. Отгадайте, кто воспротивился? Хм... Вот уже сама глава избирательной комиссии красивым голосом за дверью осторожно объясняла мне, что у них план, они должны, их обязали. Что может лишиться работы. Вот уже все остальные наблюдатели стали смотреть на меня косо и осуждающе. Вот уже и мужа моего взяли в окружение, чтобы он повлиял на меня, предложили деньги. Из-за меня комиссия не могла завершить подсчет. А время поджимало. Уже надо было представить результаты. Мое упрямство, которое слабо проявляется сейчас в написании диссертации, в тот момент держало голову прямо. Мои уста пытались выдавать оды честности. Но то было неравенство сил. К моему большому облегчению, а может, это было мое везение, под самый занавес приехали те самые два иностранца-наблюдателя. Пришлось подсчет голосов завершить. «Наши» победили на том участке решительным преимуществом голосов.
Позже, уже в том самом офисе той же партии, куда мы должны были пойти отчитаться, наблюдатели с других участков рассказывали о безобразиях на своих участках. Особенно много нарушений было выявлено теми, кто был в новостройках. Они рассказывали, что их всех выставляли за дверь на время подсчета голосов, и прочее. Там нам показывали результаты голосования по всем участкам.
В тех выборах убедительную победу одержала пропрезидентская партия. Но. Наш участок был одним из немногих, где победила «наша» партия, где не было зафиксировано фальсификаций.
Нет, это все я рассказываю не для того, чтобы похвалить себя: не я - так кто-то другой был бы обязательно. И не приедь тогда те иностранцы, на нашем участке тоже «победила» бы партия, которая была «должна» победить.
Я о другом. О том, как сидя весь день в плохоотапливаемом помещении, думала: а ведь приди большинство электората, чтобы положить свои голоса в ту пластиковую прозрачную коробку, у организаторов не было бы возможности осуществить вбросы.
Наверное, это аксиома гражданина, его позиция. Но нам она не известна. Потому что всегда, как нам казалось, побеждали те, кто «должен» был победить. Потому что за десятилетия советского периода, большинство поднимало безжизненные руки за главную партию того времени. Может быть, по инерции или привычке, мы считали, что голосуй–не голосуй, все равно будет так, как надо кому-то одному.
Тогда, в тот зимний день, я поняла, что у меня есть право решать, за кого отдать свой голос, и не позволять использовать его никому. Если потрудиться, вывести свое тело из кухни в избирательный участок и опустить листок с моим решением в урну. И если каждый, каждый из нас опустит по листку в эту урну со своим решением, никто не сможет его украсть для воплощения не наших намерений.
Вот такова мораль моего повествования. Оно получилось, кажется, не лишенным пафоса, которого привносить не хотелось. Но, в предстоящее воскресенье нам можно пойти или поехать голосовать, опустить свои листки в урны. Даже если не знаем, какую партию выбрать, мы можем проголосовать против всех. Мы учимся. Мы действуем. Мы решаем.
Аида Аалы, аспирант, социальная антропология
