Существует предание, как Иоганн Вольфганг Гете, сидя в дыму у бивуачного огня, в году 1792-м, 21 сентября, в день победы патриотов революционной Франции в местечке Вальми, когда коалиционные силы всей Европы хотели задушить знаменитых коммунаров еще в зародыше, говорил: «Здесь, господа, с сегодняшнего дня начинается новая эпоха мировой истории, и вы можете сказать, что вы при этом присутствовали». Так оно и произошло - с того дня начался новый отсчет исторического времени, и в монархической Европе пошатнулись вековые устои потомственных царей и королевских династий, разбуженные массы почувствовали свою реальную силу воздействия на власть предержащих, на саму систему и т. д. Да, Парижская коммуна потерпела поражение, но ее великие идеи остались. Нет никакого сомнения в том, что и в день 24 марта 2005 года в новейшей истории Кыргызстана наметился, бесспорно, важный поворот, который потом получил свое не менее драматическое развитие.
Но в те дни все, что происходило в разных местах республики, я, в то время государственный секретарь Кыргызской Республики, оценивал не иначе как: произошло худшее. Но каждый раз ошибался. Ограбленный бунтарями Джалал-Абадский банк - это действительно было худшим. Сожженное городское управление милиции, утерянные боевые автоматы - тоже. Областная администрация, превращенная в штаб мятежников, открытая настежь тюрьма для уголовников…
Но еще хуже было то, что случилось потом в Оше, в южной столице страны, затем в Таласе, в других местах, где восставший народ захватил местные администрации. А «Белый дом», ограбленный и загаженный вандалами?
…Мне стыдно вспомнить предвыборные дни в парламент 2005 года. Они проводились настолько нечестно, что стали фактическим детонатором восстания. Создан был мощный штаб во главе с премьером под видом «создания надлежащих условий для выборного процесса», а на деле избирателям под давлением и разными способами навязывались кандидатуры, попавшие в особо важные «списки». Меня в этот штаб упорно приглашали, но я с не меньшим упорством туда не ходил. Да и времени не было у меня на это дело, если учесть, с какой интенсивностью сыпались на наши головы всякие, причем, одно хуже другого, разоблачения и разгромные материалы в оппозиционной прессе. Это касалось, прежде всего, личности Аскара Акаева и членов его семьи.
Для меня защищать президента страны было делом чести и долга. Разумеется, я искренне верил, что он чист и честен и перед нами, и перед страной. Я не самый наивный человек, но до последнего момента своего пребывания в «Белом доме» считал, что многие обвинения в его адрес были либо звеньями обычного черного пиара (для чего много ума не надо в предвыборный период, если есть желающие озвучить и печатать такое), либо банальными слухами и сплетнями.
Особенно запомнился номер газеты «МСН», в котором был опубликован стихотворный опус «Дом, который построил Акаев». В нем приводился длинный список предприятий и фирм, владельцами которых являлись якобы А. Акаев, его дети и родственники. Но меня буквально ввергла в шок фотография роскошного дома, лучше сказать, дворца, якобы построенного в престижном районе Бишкека и принадлежащего семье Акаевых. Я не знал, что и думать. Такой дом, такие размеры… Вспомнилось президентское жилье Ричарда Никсона во Флориде, которое я видел на фотографиях, оно явно уступало нашему особняку в бедном Кыргызстане! У меня буквально опустились руки. Ко мне заходили сотрудники, говоря почему-то очень тихо. Наверное, видели, какое у меня настроение. А я видел, в каком пребывают они. Примерно то же самое было во всем «Белом доме».
24 марта началось восстание. О начале его предупреждали с места событий по телефону такие известные политики, как О. Текебаев и Д. Чотонов. О необходимости диалога говорили Т. Сариев, А. Атамбаев, но дело дальше слов не шло именно по нашей вине. Президент А. Акаев не смог простить вчерашних своих выдвиженцев, но сегодняшних оппонентов за нападки и обвинения, за открытый призыв к антиконституционным действиям, о чем пестрили газеты оппозиционного толка. Диалога не получилось.
А сигналы о готовности к диалогу поступали со всех сторон. 21, 22, 23 марта еще оставался шанс для спасения ситуации - пойдя на уступки и меняя тон публичных выступлений президента. Увы, из всех вариантов речей он выбирал самые жесткие. Не в меру жестким получилось его выступление по телевидению после событий в Оше. Обычно он ведет себя мягко и осторожно, но в эти дни его будто подменили. Я убеждал его срочно созвать Совет национальной безопасности, провести его заседание в прямом эфире (как это было после аксыйских событий), отправить в отставку всех, чьей крови жаждала оппозиция. Чтобы разрядить ситуацию и успокоить народ, просил и себя самого освободить от должности госсекретаря. Аскар Акаевич выразился в том смысле, что никого не хочет делать «козлом отпущения». Что если это нужно, то первым уйдет он сам. Вторая попытка такого разговора также не увенчалась успехом. Ситуация требовала резких, быстрых и обильных «кровопусканий» в виде громких отставок.
Я отслеживал Джалал-Абадский бунт от начала до конца. Четыре источника держали со мной связь по мобильнику и докладывали обо всем попеременно. Четко слышал выстрелы и взрывы, раздававшиеся на улицах города. Я вновь думал: случилось наихудшее. Увы, я не был прав. Худшее, как оказалось, было впереди.
Главный вопрос касался применения оружия, если будет попытка взять «Белый дом». И оппозиция думала, что будет сильнейшее сопротивление, что власти могут открыть огонь против мятежников. Если следовать духу и букве закона и Конституции, это было бы совершенно ожидаемым и нормальным делом. Да и генерал К. Дюшебаев, новый министр внутренних дел со статусом вице-премьера, еще 23 числа открыто предупреждал о возможности применения оружия против демонстрантов, если по примеру Оша и Джалал-Абада будет попытка захвата особо охраняемых государственных объектов. Конечно, он был прав, ибо так должно быть по закону, но этого не было сделано. Все решилось 24 марта утром, в 8 утра во время моей встречи с А. Акаевым. Опущу подробности, но я выразил свое полное несогласие с таким решением Верховного главнокомандующего, назвав это политическим безумием. И немедленно подал в отставку, о чем фактически моментально узнали все информационные каналы и электронные средства связи. Позже, примерно 2 часа спустя, я узнал, что президент дал команду не применять оружие при любом исходе событий.
«Белый дом» - Дворец республики, главная цитадель власти страны - пал практически без сопротивления. А в нем происходила своя драма. Толпа, воодушевившись столь легким исходом событий, начала быстро подниматься по этажам. Самые ретивые пинками ломали двери кабинетов и открывали окна, чтобы поприветствовать людей на площади. Не зная выходов на лестницы из длинных коридоров, многие попадали в тупик и, не раздумывая, разбивали стеклянные переходы, перила, опрокидывали цветочные горшки - гордость хозработников «Белого дома» - и так дошли до последнего, седьмого этажа.
Войдя в «Белый дом», все искали президента Аскара Акаева. Позднее мне передали, что Ф. Кулов, мигом прибывший прямо из тюрьмы в Бишкек, разыскивал меня, чтобы узнать, где может быть глава государства. Конечно, он не думал, что я тоже понятия не имею, где мог быть Аскар Акаевич в такой момент.
Отсутствие на месте президента страны в критический момент оказалось самым худшим событием из всего, что случилось и что могло случиться в те дни в Кыргызстане. А страна тряслась от налета тучи мародеров и долго не могла прийти в себя после шока. Начался новый передел собственности, незаконный захват земель. И называли все это «революцией».
Ликование толпы в центре Бишкека было непередаваемым. Дальше все решала толпа, к тому же один из лидеров открыто объявил: «Ребята, Бишкек теперь ваш!». И тут же масса людей двинулась в сторону крупных торговых центров, началось самое натуральное мародерство. Это было ужасно. Люди не понимали, что тем самым крушат добрый имидж страны, но, главное, топчут смысл и цели, ради которых все это затевалось. С болью писала в те дни газета «МСН»: «Да здравствует революция! Да будь она проклята!».
Тут же началась легализация криминального мира, его почти беспрепятственное вхождение в большую политику. Кыргызстан погрузился в мрак и политическое безвременье, и в настоящий коррупционный кошмар, избрав своим лидером, а позже президентом не кого-нибудь, а именно К. Бакиева.
КТР—национальный телеканал—24 марта 2005 года вечером превратился и в трибуну, и в магическое зеркало. Шел все время прямой эфир. Страна, наконец, увидела своих «героев». Это было очень тягостное зрелище. Нельзя сказать, что не было в нем прочувствованных слов, разумных предложений, справедливых упреков в адрес уходящей власти. Было. Но в целом приличных, вызывающих доверие людей было катастрофически мало. Тогда и вкралось в душу людей глубокое сомнение в праведности произошедшего, все сильнее нарастали боязнь и страх за страну, за ее будущее. Мне лично страшно было думать, что отныне управлять страной будут эти люди… Я сразу понял, что результат не заставит долго ждать. Что и произошло. Но кому было от этого легче?
… В Кыргызстане уже столько лет не прекращаются споры, что такое революция. Одни говорят, что в 2005 году совершена была настоящая революция. Другие считают, что это был обычный государственный переворот. Не хотел бы углубляться в академические формулировки, но ясно, что революция—это неоспоримое историческое право людей. Когда надо, когда невмоготу, они этим правом пользуются, надеясь на поворот к лучшему. Такого понятия в конституциях и законах нет. Но такое по воле истории иногда случается. Я считаю, что 24 марта 2005 года все-таки имело место обычное восстание с совершенно непредсказуемыми результатами.
Время с тех жутких мартовских дней 2005 года пролетело, как выстрел пули. Однако, жгучую актуальность самого кардинального вопроса никто еще не отменил - вопроса о том, что мы имеем в итоге не одной даже, а двух революций. Вопрос пока открытый. Но сильнее всего хочется одного: чтобы История, эта суровая мамаша, была более благосклонна к нашей земле и народу, столь много испытавшему на пути длиной в более чем две тысячи лет, и самим этим фактом заслужившем полноценное государственное бытие.
Боже, храни страну!
