Что нам сегодня необходимо знать о выставке почти 80-летней давности? С какими внешними и внутренними противоречиями ее авторы имели дело? Было ли их творчество строгим исполнением заказа партии и правительства? Как они пытались отвечать на вопросы новой эпохи в новой стране?
Эти вопросы изучает арт-критик Георгий Мамедов в своем исследовании об идеологии и субъективности в раннем советском кыргызском искусстве. В рубрике «Наивный подкаст» - сжатое изложение исследования. Слушайте его полностью в этом плеере.
Действительно, при всем этом это уже достаточно противоречиво уже потому, что Чуйков был русским.
03.03 Очень часто в нашем обществе есть представление о том, что в советское время тема восстания замалчивалась. Что не совсем точно. А может быть, совсем неточно. И одним из примеров является эта выставка 1936 года, которая полностью была посвящена восстанию и изображала его достаточно откровенно и довольно критично по отношению к колониальной политике России.
Об этой выставке и об этих картинах обычно говорят (в том числе и кыргызские искусствоведы): «А, надо же... Художники так легко могли высказываться об этом в своих картинах?». В некотором роде это известные работы и известный факт, а с другой стороны, в противоречивом контексте всегда представляется какое-то открытие, какая-та неожиданность… Действительно, при всем этом это все достаточно противоречиво уже потому, что Чуйков был русским.
Выставку посетило от 15 до 20 тысяч человек. Ни одна выставка сегодня не соберет такое количество людей.
05.54 Выставку посетило по разным данным от 15 до 20 тысяч человек. Это огромное число людей. Ни одна выставка сегодня не соберет такое количество людей. Тогда во Фрунзе жило примерно 80 тысяч человек. Это значит, что фактически четверть населения города посетила эту выставку. Больше сотни работ было выставлено в галерее Союза художников (та, которая сейчас в Дубовом парке, бывшая Никольская церковь). Над выставкой начали работать за полтора года. Ее тематическая часть состояла из трех разделов: «Колониальное прошлое», «Восстание и его разгром» и «Социалистическая Киргизия».
Для Чуйкова юрта была жилищем бедных людей, которым приходилось много работать и которые едва ли испытывали какие-то приятные чувства от жизни в таких условиях.
08.52 Чуйков не экзотизировал среднеазиатскую кыргызскую жизнь. Он много писал этюдов, незаконченных картин. Скажем, юрты в горах. Это всегда были бедняцкие юрты. Это не были юрты, которые должны изображать некую вечность. Как в одной из его последних картин «Прикосновение к вечности», где юрта – это даже символ национальной гордости.
Для Чуйкова юрта была на самом деле жилищем бедных людей, которым приходилось много работать и которые едва ли испытывали какие-то приятные чувства от жизни в таких условиях. То есть, он не был певцом природы, певцом некой этнической уникальности. Скорее, он был человеком, который пытался зафиксировать сложность, противоречивость, суровость. «Суровая жизненность» - так критики охарактеризовали картины Чуйкова. Отсутствие экзотизации очень важно. То есть, Чуйков не был, как мы сказали бы сегодня, ориенталистом.
Чуйков отказывался от традиции ориенталисткого, экзотизирующего изображения Центральной Азии, он чувствовал себя представителем новой кыргызской советской идентичности.
12.04 У Чуйкова была такая дилемма. С одной стороны, он был авангардно настроенным, революционным человеком, делающим выставки в рабочих клубах, отказывающимся от всей этой традиции ориенталисткого, экзотизирующего изображения Центральной Азии, чувствующим себя представителем новой кыргызской советской идентичности (он живет в 20-е и 30-е в Москве, но пишет только на кыргызские мотивы).
И в то же время он любит живопись и может быть только живописцем. А в это время шли дебаты о том, что живопись на холсте маслом – это что-то, что современным назвать нельзя. Это что-то, что должно вообще быть выкинуто из истории. Это настолько буржуазная, отсталая форма искусства, которой в новой советской социалистической жизни места нет. И вот он должен найти способ объединить эти два стремления: не выкинуть живопись, но и не прослыть ретроградом, консерватором.
Он уходит от большого идеологического нарратива и показывает рутинное постоянное колониальное насилие.
18.01 Есть одна картина из этой выставки – мне она кажется очень важной – казак на коне забирает овцу у кыргызской семьи. Картина так и называется «Из колониального прошлого». Она была написана в 1936 году, то есть, буквально к выставке. Что интересно: ни в одном из вариантов тематического плана, которые были мне доступны, она не упоминается. То есть, Чуйков ее не должен был писать. Она не была ему заказана, за нее ему не было заплачено. Но на выставке она была, она есть.
На ней нет ни колониальных чиновников, ни баев. Там есть русский казак с очень стереотипным и даже экзотизированным изображением: с чубом, копной светлых волос из-под фуражки. На коне он забирает овцу из кыргызской семьи. Отец пытается его остановить, при этом женщина с ребенком в страхе прячутся за юртой. Здесь Чуйков уходит от большого идеологического нарратива и показывает рутинное постоянное колониальное насилие, с которым сталкивалось местное население: любой казак низкого чина мог приехать в аул и насильно забрать скот.
Инициатива выставки не была спущена из Москвы.
21.05 Подобные выставки проходили по всему Союзу, но посвященная такой вот достаточно локальной исторической теме выставка была только здесь. Насколько мне известно, в Казахстане ничего подобного не было. То есть, тема восстания как важная для конструирования советской идентичности была именно здесь.
Думаю, это то, что сами кыргызские большевики и коммунисты в лице Абдрахманова и Исакеева считали важным. То есть, инициатива выставки не была спущена из Москвы. Нельзя сказать, что центральные власти абсолютно не принимали в этом участие. Дискуссия была еще на 15-летие восстания. Тогда среднеазиатский ЦИК выпустил тезисы о том, как вообще стоит понимать Среднеазиатское восстание, задавая идеологическую и политическую основу вообще для обсуждений. Но в целом это была именно кыргызская тема.
Тема восстания как важная для конструирования советской идентичности была именно здесь.
26.33 Напряжение между русскими и кыргызами не было незаметным для самих художников и вообще для общества. Кто создает репрезентацию такого важного события? Его создают русские. Многие из этих русских художников не были отсюда. Чуйков их пригласил, они работали здесь 2-3 года. Были комментарии, что неадекватно передают кыргызские черты – то есть, не узнают люди себя на этих картинах. Не умеют писать азиатские лица эти художники.
Эти все дискуссии были. И это то, что показалось мне интересным. То есть, просто назвать эту выставку однозначным идеологическим продуктом нельзя. Там были все эти противоречия, они и самим участникам выставки были очевидны, и они пытались с ними как-то иметь дело. Успешно или нет – это другой вопрос. Но то, что они эти вопросы поднимали – это так.
Был такой месседж, что восстание было не зря... Что те люди, которые были угнетены, в какой-то степени преодолели это угнетение и теперь становятся новыми хозяевами жизни.
29.46 В выставке была портретная галерея «Знатные люди Советской Киргизии» - около 17 портретов новых людей новой страны. Одни из ярких, на мой взгляд, портреты свекольщицы-стахановки Тезикбаевой (автор Григорий Васильев - ред.) или конюха-орденоносца Бектура ( автор Михаил Добросердов - ред.). Это были военные, врачи, рабочие. Простые люди стали новой знатью. На этих портретах видно даже смущение этих людей от того внимания, которое им оказывается. Художники передают и это.
Это тоже важная часть субъективности. Был такой месседж, что восстание было не зря, что жертвы были принесены не зря, что некая справедливость в некотором роде, может быть, восторжествовала. Что те люди, которые были угнетены, в какой-то степени преодолели это угнетение и теперь становятся новыми хозяевами жизни. Мы можем относиться критически к этой идеологической конструкции, можем всегда сказать, насколько она не соответствовала действительности и т. д. Но то, что она была полностью оторвана от жизни, мы тоже сказать не можем.
