28 марта в 23 часа по московскому времени в программе Александра Гениса – готовясь к 1 апреля, искусство пародии, 88-летний горнолыжник вспоминает войну, 100-летие Теннесси Уильямса, "Картинки с выставки": гитара и ее образ.
На этой неделе мы отметим Первое апреля, хотя всему миру сейчас не до смеха. На Ближнем Востоке – кошмар, на Дальнем – еще хуже. Кажется, что сейчас юмор уж точно не уместен. Но дело в том, что по-настоящему удачная шутка – всегда неуместна. У юмора, собственно, и нет своего места, потому что он всегда вместо – вместо того, что нельзя сказать или даже крикнуть. И в этом – сокровенная тайна смешного. Не пороки и красота, не добродетель и зависть, а юмор умирает последним. Черный, как тень, он следует за нами до конца.
В этом – гений юмора. Он всегда выводит к новому. В критические минуты, когда обстоятельства припирают нас к стенке, завязший в традиции разум не дает нам ее преодолеть. А юмор эту стену сносит, ибо он умеет сменить тему. (Поэтому, кстати сказать, не смеются фанатики – они никогда не меняют темы).
В сущности, юмор – это решенный коан. Чтобы найти ответ на вопрос, его не имеющий, надо изменить того, кто спрашивает.
Проблемы, – говорил Юнг, – не решают, над ними поднимаются.
А также 28 марта в 23 часа мск в программе "Поверх барьеров. Американский час":
Искусство пародии
Пропер океаном.
Приехал.
Стоп!
Открыл Америку
в Нью-Йорке
на крыше.
Сверху смотрю –
это ж наш Конотоп!
Только в тысячу раз
шире и выше.
Городишко,
конечно,
Москвы хужей.
Нет Госиздата –
все банки да баночки.
Дома,
доложу вам,
по сто этажей.
Танцуют
фокстрот
американочки.
Необыкновенные американцы
Владимир Морозов. Стало быть, вы не боитесь, что после смерти попадете в ад. Разве вам не хочется в рай?
В ответ Гаролд широким жестом показывает на снежную гору, залитую солнцем:
Гаролд. В раю я был вчера. И сегодня тоже. Чем не рай! Мне больше и не нужно. Я надеюсь, на том свете мне разрешат кататься на лыжах и играть в хоккей.
Теннесси Уильямс – 100
В театре Уильямса слышится Чехов. Пусть это – Чехов на стероидах, Чехов с истерикой, Чехов навзрыд, но все-таки Чехов, потому что неизбывный конфликт пьес Уильямса – принципиально частный. Его драма всегда разворачивается внутри одной семьи, причем это семья самого Уильямса. Во всяком случае, так говорил лучший постановщик его пьес тоже великий режиссер Элия Казан. В одной пьесе Уильямс до жесткости точно описал свою драму: "Мы живем в горящем доме, из которого нельзя позвонить в пожарную охрану. Нам остается выглянуть из чердачного окна и рассказать зрителям все, что успеем увидеть".
Гитара в "Метрополитен"
Гитара Страдивариуса, изготовленная в Кремоне около 1700 года, лишена всяких украшений. Она стоит особняком, как благородная дама среди фрейлин попроще. Худая, стройная, с узким тазом и длинной шеей, она напоминает задумчивых красавиц прерафаэлитов. Наверное, на такой гитаре играли только грустные мелодии.
Русская служба РСЕ/РС.
На этой неделе мы отметим Первое апреля, хотя всему миру сейчас не до смеха. На Ближнем Востоке – кошмар, на Дальнем – еще хуже. Кажется, что сейчас юмор уж точно не уместен. Но дело в том, что по-настоящему удачная шутка – всегда неуместна. У юмора, собственно, и нет своего места, потому что он всегда вместо – вместо того, что нельзя сказать или даже крикнуть. И в этом – сокровенная тайна смешного. Не пороки и красота, не добродетель и зависть, а юмор умирает последним. Черный, как тень, он следует за нами до конца.
В этом – гений юмора. Он всегда выводит к новому. В критические минуты, когда обстоятельства припирают нас к стенке, завязший в традиции разум не дает нам ее преодолеть. А юмор эту стену сносит, ибо он умеет сменить тему. (Поэтому, кстати сказать, не смеются фанатики – они никогда не меняют темы).
В сущности, юмор – это решенный коан. Чтобы найти ответ на вопрос, его не имеющий, надо изменить того, кто спрашивает.
Проблемы, – говорил Юнг, – не решают, над ними поднимаются.
А также 28 марта в 23 часа мск в программе "Поверх барьеров. Американский час":
Искусство пародии
Пропер океаном.
Приехал.
Стоп!
Открыл Америку
в Нью-Йорке
на крыше.
Сверху смотрю –
это ж наш Конотоп!
Только в тысячу раз
шире и выше.
Городишко,
конечно,
Москвы хужей.
Нет Госиздата –
все банки да баночки.
Дома,
доложу вам,
по сто этажей.
Танцуют
фокстрот
американочки.
Необыкновенные американцы
Владимир Морозов. Стало быть, вы не боитесь, что после смерти попадете в ад. Разве вам не хочется в рай?
В ответ Гаролд широким жестом показывает на снежную гору, залитую солнцем:
Гаролд. В раю я был вчера. И сегодня тоже. Чем не рай! Мне больше и не нужно. Я надеюсь, на том свете мне разрешат кататься на лыжах и играть в хоккей.
Теннесси Уильямс – 100
В театре Уильямса слышится Чехов. Пусть это – Чехов на стероидах, Чехов с истерикой, Чехов навзрыд, но все-таки Чехов, потому что неизбывный конфликт пьес Уильямса – принципиально частный. Его драма всегда разворачивается внутри одной семьи, причем это семья самого Уильямса. Во всяком случае, так говорил лучший постановщик его пьес тоже великий режиссер Элия Казан. В одной пьесе Уильямс до жесткости точно описал свою драму: "Мы живем в горящем доме, из которого нельзя позвонить в пожарную охрану. Нам остается выглянуть из чердачного окна и рассказать зрителям все, что успеем увидеть".
Гитара в "Метрополитен"
Гитара Страдивариуса, изготовленная в Кремоне около 1700 года, лишена всяких украшений. Она стоит особняком, как благородная дама среди фрейлин попроще. Худая, стройная, с узким тазом и длинной шеей, она напоминает задумчивых красавиц прерафаэлитов. Наверное, на такой гитаре играли только грустные мелодии.
Русская служба РСЕ/РС.
