Чингиз Айтматов и Советская империя

Чингиз Айтматов и Советская империя: танго на грани Любви и Ненависти

Он ушел из жизни, предварительно написав свой прощальный роман. С Айтматовым отошел и его век, век ХХ, который его породил, сформировал как личность и как писателя, и который со всеми своими подъемами и падениями, драмами и трагедиями, отразился в его удивительной судьбе, в личной, семейной биографии, в биографии, разумеется, и творческой.

Это был его век. А это было воистину великое столетие. Да, люди, народы мира ныне предъявляют разный, в том числе гамбургский счет к веку двадцатому, но можно с уверенностью сказать, что это был век того народа, из которого Айтматов вышел - кыргызов. Это был век огромных, поистине невероятных везений для этого небольшого, но очень древнего народа. Нам, кыргызам, никогда раньше так не везло, как в этом столетии. Мы слишком долго блуждали - многие сотни лет - по обочине большой истории после переселения из Алтая и Южной Сибири, и наш реальный духовно-исторический потенциал наиболее полно раскрылся только в этом великом столетии.

Я бы выделил самые главные везения. Их, на мой взгляд, было пять. Это, конечно, Советская власть (несмотря на нескончаемые споры об ее политической природе), которая спасла нас от национальной катастрофы 1916 года, когда, после антицарского восстания, подавленного карательными отрядами русской армии, киргизы пустились в массовое бегство в соседний Китай. И мы выжили как народ, благодаря этой власти, которая пришла годом позже. Второе везение, конечно, социальная политика СССР, которая привела кыргызов к культурно-образовательному возрождению. Третье везение - это наше территориальное размежевание и образование Киргизской ССР среди 15 союзных республик. Четвертое везение судьбы в ХХ веке - это, разумеется, наша независимость, которая была достигнута не войной и не кровью, а принесена в страну как бы в клюве голубя из Москвы.

Наконец, пятое везение - это, конечно, явление Айтматова. В его судьбе, как в зеркале, отразился целый век, век ХХ, его драмы и трагедии, его подъемы и падения. Он для Кыргызстана стал самым ярким выражением его всестороннего возрождения, его социально-культурного Ренессанса.

Он родился спустя 11 лет после революции и рос типичным советским мальчиком. А его отец, убежденный коммунист, оказался на самом переднем крае политики большевиков, как учитель Дюйшен («Первый учитель») в кыргызской глубинке, похожей, по описанию Айтматова, на Тмутаракань. Потом отец был расстрелян Сталиным по обвинению в национализме. У Чингиза получились искромсанные политической компанией террора 38 года и пятилетней мировой войной отрочество и юность. И раннее духовное созревание. Раннее узнавание глубинных проявлений человеческой природы, восторг величием духа самых простых людей в самое трудное время и одновременно разочарование жестокой силой власти, разрушившей его детство и укравшей его юность. Столь же раннее очарование красотой народного слова, мощью духа и удивительной художественной архитектоникой «Манаса». Именно в эти годы произошло его приобщение к русскому языку. И вхождение в литературу.

Так сформировалась его личность, его знаменитая любовь и ненависть к политике СССР. Отсюда и его многолетнее танго с советской империей, его идейно-эстетическая амбивалентность, близкая к раздвоению. И искушение политикой. Несмотря на горький урок семьи, его всегда тянуло к политике, как Достоевского к карточной игре, и это так мешало его литературному поприщу.

Распад Союза 1991 года его застал врасплох и он долго не знал, как быть и что делать в складывающейся ситуации. И мудро решил держаться подальше от мест, где эта самая большая история месила только ей ведомое тесто. Его творческое дело надолго застопорилось, он потерял свою огромную аудиторию, растерял своих фанатичных почитателей, размывался его творческий масштаб и расплывался голос, который раньше идеально соответствовал масштабу огромной империи, занимавшей одну шестую часть суши с около 180 народами, пятнадцатью республиками. И в которых добросовестно корпели целые роты, если не дивизии, критиков и литературоведов, которые умножали его славу, до мелочей разъясняли его тексты.

Он, Айтматов, несомненно, украшал эту державу и недаром его называли писателем имперским, который - в чем и была соль - был этническим кыргызом, пишущим на русском, живущим в Москве и Бишкеке, ставшим послом СССР, а потом новой России в Люксембурге, а потом суверенного Кыргызстана в Бельгии.

Его последним идейно-политическим причалом, предметом его переживаний и тревог стала кыргызская государственность, ее реальность и будущая судьба. Так замкнулась впечатляющая дуга его уникальной биографии, вернувшись туда, откуда взошла.

В этой связи необходимо вспомнить его знаковое интервью в прямом эфире «Голосу Америки» 2007 года. На вопрос журналиста: «Есть ли будущее, перспектива у суверенного Кыргызстана?», он ответил, трижды употребив слово «верю», которое фактически звучало как «Верую!».

В этом был весь Айтматов. Новый Айтматов. Его реальная жизнь. Конечная точка или последний причал его земной жизни. Его личной судьбы. Его сомнений и тревог.

Его лебединой песней и прощальным словом стал роман «Когда падают горы» («Вечная невеста»), где невозможно не видеть некий итог его духовной эволюции, органически сопряженный с рухнувшим большим Союзом. Фактически роман получился как плач по утраченной великой стране и ушедшей эпохе. Мучительные поиски утраченного времени, как и в знаменитом романе Марселя Пруста, ничего хорошего не принесли, и в своем эпическом реквиеме в прозе он вольно или невольно пророчески предугадал уже свою Судьбу. Предвидел собственный конец, описав фатальную кончину Арсена Саманчина, в образе которого легко узнаваемы факты личной биографии самого писателя. Разрушилась гора, не сбылась мечта… Осталась только Вечная невеста, похожая уже на мистику.

Сначала он сам простился со своим героем, сделав его неким своим литературным двойником, наделив его чертами собственной личности и оплакивая его гибель на страницах своей книги. Потом, спустя несколько месяцев, мы простились с ним самим. Так он завершил свою земную жизнь. И эта жизнь, эта судьба, эта удивительная биография пришла к своему логическому итогу. К концу Большого пути. Только тогда мы поняли, что эта Песнь, эта удивительная, эпохальная песнь, песнь этого великого столетия по имени Айтматов, увы, действительно допета. Что Судьба этого человека, Судьба этой громадной личности была испытана до конца…

Когда умер Айтматов, кто-то очень хорошо сказал, что киргизы хоронят целую эпоху и едва ли не самого вы¬дающегося своего соотечественника. И в этом не было ни¬какого преувеличения. Сегодня видим, что он, несомненно, «тленья убежит» и к нему никогда не зарастет народная тропа.

Мы видим, что он ушел, чтоб вновь возвращаться. Но уже навсегда. Навечно.

Мне часто вспоминается строчка из его давнего незавершенного произведения:

«И в опустевшее поле выбегает белый скакун без седока…».

…Я до сих пор считаю, что Айтматов так и испарился, превратился в белое облако, ушел куда-то в неизвестность, за пределы инфинити и не вернулся больше.

То есть он вознесся в небо, куда так часто устремлял свои взоры, а белый его скакун выбежал в опустевшее и осиротевшее поле уже без седока… Слышно только пронзительное ржанье коня и затем полная тишина, и опять ржанье, уходящее вдаль, отдающееся дальним эхом и медленно растворяющееся в бесконечности времени и в эфире пространства…