Бутырка глазами ее сотрудника выглядит не намного лучше, чем Бутырка глазами заключенного
Зачем я работаю в Бутырке
Старший лейтенант Алексей Козлов – действующий сотрудник СИЗО "Бутырская тюрьма". Он занимает должность инспектора отдела по воспитательной работе. В тюрьме он работает два года и, как он признался корреспонденту Радио Свобода, "очень устал от нарушений", свидетелем которых был все это время. О них он и рассказал в интервью РС.
– Романтика. Мне хотелось носить погоны, стать офицером, а затем – генералом. В итоге в структурах ФСИН я работаю более восьми лет: я работал в московском изоляторе Медведково и в управлении по конвоированию. В Бутырку я попал в феврале 2010 года. Я разъясняю подозреваемым, обвиняемым и осужденными их права, распорядок дня, консультирую по всем вопросам, которые у них возникают. Оказываю содействие другим службам: готовлю характеристики на заключенных, исполняю ответы на официальные запросы со стороны прокуратуры, следствия, адвокатов. Заключенные регулярно жалуются мне на бытовые проблемы – коммуникации, канализация и все бытовые условия в Бутырке удручающие.
– Смерть Сергея Магнитского не стала для вас причиной не идти работать в Бутырку?
– А что меня могло останавливать? Я делаю свою работу и всеми силами способствую, чтобы авторитет уголовно-исполнительной системы только поднимался.
– Что тогда заставило вас критиковать систему, которой вы посвятили восемь лет своей жизни?
– Двойные стандарты: несправедливое отношение к одним заключенным и протекционизм – к другим. Еще я столкнулся с вопиющим непониманием со стороны руководства СИЗО: нарушения находятся на поверхности, а никто не принимает мер для их устранения.
– Нормальные условия содержания есть только у тех заключенных, которые платят руководству Бутырки деньги?
– Я лично не видел передачу денег и не хотел бы так резко выражаться. Но у меня осталось впечатление, что здесь есть коррупционная составляющая: ничего бесплатного в нашей жизни не бывает, не говоря уже о жизни в тюрьме.
На заключенных налагают взыскания по выдуманным поводам. Вот пример. По правилам передвижения по территории СИЗО каждый заключенный должен передвигаться в сопровождении сотрудника. А по негласным правилам заключенный, как правило, передвигается самостоятельно, при помощи отмычек – загнутых проволок, которыми он открывает двери в изоляторе. В итоге заключенный в любом случае может получить взыскание: если он не приходит на рабочий участок (поскольку его никто туда не сопровождает, как положено), и если приходит туда сам (поскольку передвигается без сопровождения). То есть человек ставится в такие условия, что в любом случае нарушает режим содержания.
– Вы сталкивались с применением физического насилия в отношении заключенных?
– Хотя применение физической силы – это обыденное дело в изоляторе, своими глазами я этого не видел.
– Могу привести в пример такой случай. Один из заключенных стоит на учете в больнице как ВИЧ инфицированный. Какое-то время он содержался в Инфекционной больнице №2, его выписали, а затем, как он сам говорил мне, он в течение трех месяцев не получал никакой терапии. В итоге – гепатит C, пневмония, температура. 16 ноября его конвоировали в тюремную больницу, которая находится в СИЗО №1. По какой причине его выписали из больницы и не проводили терапию, утверждать не берусь.
– Магнитский указывал, в частности, и на относительно более безобидные нарушения прав заключенных: камеры были переполнены, в душ заключенного, который вынужден был провести день в суде, не водили. Соблюдают ли эти права сейчас?
– Сейчас норма "четыре квадратных метра на человека" соблюдается. В маломестных камерах, которые описывал Магнитский, даже удалили одно из спальных мест. Но бывают такие случаи, что из-за недостатка сотрудников не успевают всех вывести в душ. Бывает и так, что заключенный после дня в суде не попадает в душ. Его обязаны отвести туда и ночью, но я никогда такого не видел.
– Все-таки что именно заставило вас рассказать о недостатках СИЗО?
– Я стал свидетелем многих нарушений, которых объединяет то, что некоторые заключенные пользуются поддержкой со стороны руководства, а другие – наоборот. Последний громкий случай – заключенный сфотографировался за столом у заместителя начальника СИЗО, вышел в интернет, выложил фотографии в социальной сети. Я проявил любопытство и посмотрел, какими сайтами он пользовался. Этот заключенный осужден по части 4 статьи 159 уголовного кодекса – мошенничество в особо крупном размере, совершенного организованной группой. Оказалось, что, в частности, он заходил на электронный ящик сайта по оказанию финансовой помощи "Удобно, просто, доступно". У меня складывается впечатление, что подобные заключенные могут даже производить какие-то аферы, будучи в заключении – ничто им в этом не препятствует.
– Заключенные, которым начальство изолятора не симпатизирует, обращаются с жалобами в прокуратуру, например? Эти жалобы выходят за пределы СИЗО?
– Сотрудник на посту, конечно, примет жалобу и сдаст в дежурную часть, но дальнейшая их судьба не ясна – заключенный не получает расписки о принятии жалобы. Я допускаю случаи их уничтожения. Недаром говорят "на рассмотрение генерала Корзинкина" – то есть порвать и выкинуть жалобу.
– Вы пришли в Бутырку вскоре после смерти Сергея Магнитского. Вы наблюдали отголоски этой трагедии в изоляторе?
– Конечно. У нас до сих пор работает тогдашний заместитель начальника изолятора по медицинской части Дмитрий Кратов. Этот человек подавлен, чувствует себя в какой-то мере виноватым. Сказать, что он относится к своим обязанностям халатно, я не могу. Я наблюдал, как этот врач осматривает заключенных и выдает им даже витамины помимо тех лекарств, которые им положены...
– Я не изучал материалы уголовного дела и подробностей не знаю. Я слышал, что в день смерти Магнитского, как никогда, долго согласовывали вопрос его доставки в больницу с управлением ФСИН по Москве. Про нынешнее положение дел могу лишь сказать, что когда в изолятор пребывает скорая помощь, она остается там в течение очень длительного времени: вывоз заключенного из изолятора крайне затягивается.
– На вас уже завели уголовное дело по обвинению в клевете, к примеру?
– Нет. Нет никаких причин для возбуждения уголовного дела. Но я сталкивался с предвзятым отношением к себе. К примеру, в сентябре меня подвергли полному досмотру - то есть раздели - в присутствии заключенных хозяйственного отряда. Они выступали понятыми, уж не знаю, насколько это законно. Я считаю, это аморально и некорректно по отношению ко мне.
– Как думаете, за что?
– Я возмущался политикой руководства Бутырки в отношении и заключенных, и сотрудников. Высказывал свое мнение начальнику СИЗО и другим руководящим сотрудникам. Чаще я поднимал вопросы о переработках сотрудников изолятора, которые никак не фиксируются. Даже при всем желании они не могут осуществить все режимные мероприятия, которые положено проводить. Бывает, например, так, что сотрудник в дежурную смену заступает на несколько постов сразу и ему приходится, скажем, осуществлять надзор за пятьюдесятью камерами. Соответствующее распоряжение его начальник делает устно, при этом сотрудник на каждый пост принимает и ведет постовую ведомость. Физически разрывается. Я писал мотивированные рапорты, но все они были проигнорированы.
– Раздеть вас в присутствии заключенных – это единственная реакция ваших начальников на критику?
– До этого они говорили мне заниматься своей работой и не лезть в чужое дело.
– Вы готовы повторить все ваши слова в суде?
– Естественно. Хотя какие тут ложные показания – я даже никого ни в чем не обвиняю, просто констатирую факты.
– А разве может не быть виновных? Глава ФСИН, в частности, не несет за нарушения ответственности?
– Глава ФСИН один на всю систему. Ему тяжело все контролировать. Когда Александр Реймер стал директором, многое в службе изменилось в лучшую сторону. Но в одночасье поменять систему невозможно: мы люди, а не боги.
– Как ваши коллеги отреагировали на ваше решение предать факты нарушений гласности?
– Многие сотрудники устали от нарушений. По моим оценкам, их больше, чем половина персонала СИЗО.
– Почему же они молчат?
– Их тоже можно понять. У них семьи. Потерять работу для многих смерти подобно.
– А для вас нет?
– Просто я очень устал. И я эмоциональный человек. Начальник изолятора, как мне стало известно, выступил с ходатайством о моем увольнении из уголовно-исполнительной системы. При этом формальный повод – что я якобы прогулял работу в тот день, когда на самом деле воспользовался правом посещения врача-стоматолога. Я предоставил документы, которые это подтверждают, в СИЗО, но у меня их просто не приняли. Планирую обратиться в суд об оспаривании этого решения.
– То есть вы не хотите терять рабочее место в Бутырке.
– Конечно.
– Думаете, систему можно изменить изнутри?
– Ничего нереального здесь нет. Надо просто добросовестно относиться к своим должностным обязанностям и помнить главное: основная цель уголовно-исполнительной системы не наказание, а профилактика и предупреждение преступлений и правонарушений. Она осуществляется при помощи исправления, а не наказания.
– Где вы будете работать, если и когда вас уволят?
– Займусь правозащитной деятельностью. Буду отстаивать права людей, в том числе – добросовестных сотрудников уголовно-исполнительной системы.
– Да, я читал книгу Романовой. Было очень занятно узнавать людей, с которыми я сталкиваюсь. Говорить и писать о нарушениях – это перспективный метод борьбы с ними. Алексей Козлов яркий тому пример.
– Сергей Магнитский, Вера Трифонова, Андрей Кудояров, пятимесячная Жасмин Череповская... Может ли сегодня, на ваш взгяд, повториться трагедия, подобная той, что случилась с Магнитским?
– Вполне возможно. Система полностью не модернизировалась. Вспомнить того же ВИЧ-инфицированного заключенного, который говорил, что не получает терапии…
– Сколько же людей погибнет, прежде чем что-то изменится в системе?
– Называть конкретные цифры было бы очень цинично.
Русская служба РСЕ\РС
Радио Свобода готово предоставить слово представителям СИЗО №2 "Бутырская тюрьма", которые не согласны с мнением Алексея Козлова
