Меня, историка кыргызской литературы и художественной мысли, всегда занимал и занимает такой немного философский вопрос: можно ли вступить в спор с прошлым и будет ли он интеллектуально полезен?
Мне кажется, что и можно и нужно. Пример тому –– знаменитое идейно-политическое, интеллектуальное течение заманистов 19 века. С ними мы в советское время никак не были на одной идейной площадке, называя их реакционерами, потом с их воззрениями в целом согласились, а потом вовсе полюбили. Полюбили за их отвагу, гражданскую смелость, за их скорбные, эсхатологические песни. Теперь же, в начале уже 21 века, живя в своей суверенной стране мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что если бы их не было,не было бы и нас.
С того времени кыргызский народ пережил немало крутых социально-экономических и культурных изменений, но культурно–идейное, творческое наследие заманизма и сейчас не утратило свое важное значение. Хотя бы потому, что так сильно и так ярко, как они, еще никто не оппонировал правящий класс, особенно царский, колониальный. Не менее важно и то, что они были истинными патриотами, настоящими гражданами своей страны. Именно таким был гениальный Арстанбек, непревзойденный певец, акын, музыкант. Среди заманистов он бесспорно самый яркий, смелый, загадочный, в то же время самый грустный и скорбный. Главное, он стал родоначальником целой плеяды акынов и певцов, без творческого наследия которых невозможно представить себе нашу культурную, литературную историю. А какую потрясающую жизнь он прожил, какое влияние на народ оказал! Я всегда восхищался и восхищаюсь этим родоначальником великой Плеяды акынов-заманистов. Об этом нужно отдельно писать и написать целый роман.
Да, это было настоящая Плеяда. Плеяда мыслителей, превосходных акынов, не побоявшихся говорить народу правду, пусть и горькую, трагическую в то мрачное, исторически пограничное время, каким был в целом 19 век, особенно его вторая половина. Исторический закат Коканда и острая необходимость выбора пути, в то же время отсутствие какой-либо благоприятной альтернативы внушили видным представителям этой когорты акынов и народных мыслителей глубокий трагизм мировосприятия и неизбежно приводили к выводу, что так или иначе наступает некий конец кыргызской истории. Это было объяснимо, потому что Арстанбек как и другой видный представитель плеяды Калыгул Бай уулу прекрасно понимали, что кыргызы так или иначе теряют самое главное – свою землю, землю предков, свою, как сказали бы сейчас, национальную идентичность.
Заманисты эпохи Арстанбека представляли собой поколение кыргызов, которое еще застало относительно безмятежный,не колониальный, поэтому со многих точек зрения свободный, пасторальный период истории кыргызов. Нужно также иметь в виду, что Кокандское ханство, в составе которого находились северные и южные территории Кыргызстана, не было колониальным управлением, возникшим в результате захвата территорий,а неким объединенным сообществом, своеобразной конфедерацией, основанной на феодальных взаимосвязях и взаимоотношениях, где на равных участвовала и кыргызская знать.
Важные посты в ханстве традиционно распределялись между узбеками, кыргызами и кыпчаками. Более того, в канун прихода русских политическая ситуация в ханстве сложилась так, что в нем стала преобладать власть кыргызов. Если было все иначе, генерал Скобелев не стал бы подписывать договор с Курманджан Даткой, которая символически вручила ему ключи от семи городов Ферганы. Во всяком случае, субъекты ханства общались практически на одном языке или на близкородственных языках, какими являются узбекский и кыргызский, исповедовали одну и ту же религию и жили в контексте очень близких по своему характеру и сущности культур.
Совершенно иную картину представлял приход русских во второй половине ХIХ века, который подготовили и предваряли разные путешественники и этнографы, такие как Н. М. Пржевальский, П. П. Семенов-Тянь-Шаньский, Ч. Ч. Валиханов и др. Эти ученые-исследователи снабдили колонистов самой ценной информацией о жизни, быте и общественной структуре народа, и покорение целого региона Россией, в том числе и Кокандского ханства, обошлось фактически без большой крови не в последнюю очередь благодаря их ценным изысканиям и собранным информационным материалам. И начался долгий, болезненный и драматический процесс приобщения Средней Азии к Российской империи, одновременно к русско-европейской цивилизации.
В этом процессе местные народы никогда не участвовали на равных. Они считались туземцами, и этим было все сказано. В этом смысле русские колонизаторы ничем не отличались от, скажем, европейцев, освоивших американский континент в 16-17 веках. И было бы странно, если все это не отразилось бы в литературе. Она откликнулась и очень активно, и мы ее называем литературой заманистов. И слово представителей Плеяды, особенно поэзия Арстанбека (1824-1878), прозвучали как крик отчаяния, в то же время как голос тревоги о возможной потере не только свободы и относительной самостоятельности местного населения, привыкшего передвигаться свободно и ведшего многовековой пасторальный образ жизни, но и культуры, национального облика и нравственности. Так появились устойчивые поэтические фигуры «тар заман или «зар заман», что в переводе на русский примерно означает «время притеснениий», «время скорби». Отсюда и выраженные эсхатологические акценты, смутные предсказания о конце национальной истории,чуть ли не о конце света.
Такие мотивы и умонастроения особенно характерны Арстанбеку - самому, пожалуй, талантливому и знаменитому среди заманистов. Когда он слагал и пел песни о грядущих трудных и неравных временах, люди не могли сдерживать слезы, рыдали и стар, и млад. Стержнем, устойчивым лейтмотивом его песен стали слова:
Нет уже земли, где можно было скрыться.
Нет уже могилы, куда бы можно полечь.
Идут русские, поберегись!
Близки судные дни, поберегись!
А также многие другие его строки. По свидетельствам историков, песни и мрачные предсказания Арстанбека настолько сильно действовали на слушателей, что один из представителей местной знати даже повелел схватить акына и отрезать ему язык.
Арстанбек, этот самый загадочный акын и почти таинственный певец, наш кыргызский Арион, создал, как гласит легенда, сотни музыкальных произведений, поэтических шедевров, но сохранился из всего этого почти мизер. По сравнению с ним Токтогулу, представителю нового поколения народных акынов и певцов, несказанно повезло. Правда, Арстанбек-акын выжил, несмотря ни на что, но вот Токтогул стал жертвой колониальных властей за участие в антицарском восстании 1898 года, вошедшем в историю как Андижанское.
Таким образом, Арстанбек в свой тревожный век территориальных захватов и колониального диктата отразил думы и чаяния народа с огромной художественной и эмоциональной силой, выражал страх и обеспокоенность кыргызов за свою судьбу, одновременно сетуя на них за их слабость и беззащитность. Да, он был против прихода русских, против колониального засилья и выступал за свободу. Но остановить объективный исторический процесс и время было не в его силах.
В сущности, заманисты во главе с Арстанбеком отстаивали идеи национальной самобытности, самоценности кыргызской культуры и заставляли всерьез задуматься о будущем соотечественников, которое тогда казалось весьма туманным и практически бесперспективным. Но время шло, и поэтические традиции заманистов продолжались, наполняясь новым содержанием. В конце столетия их слово постепенно легло на бумагу, приобрело иную форму существования. Акыны-заманисты конца века, овладевшие арабской грамотой и излагавшие свои мысли уже на бумаге, даже печатавшие свои произведения отдельными книгами, как Молдо Кылыч, подготовили появление уже настоящей профессиональной литературы, стали ее предтечей.
Таким образом, поэзия заманистов во главе с Арстанбеком доминировала и продолжала оставаться властительницей дум и выразительницей тревог и сомнений этой переломной эпохи, какой была вторая половина 19 века и начало века 20-го. Этот период, бесспорно, пик развития и расцвет творчества Плеяды. Завершил этот период другой гений акынской поэзии - Токтогул, который, как и Арстанбек, и другие выдающиеся заманисты, открыто выступал против засилья колонизаторов, даже участвовал в антицарском восстании, за что был приговорен к смертной казни, потом помилован и сослан в Сибирь. Но он все-таки выжил и дожил до первых лет Советской власти. И впервые в его песнях скорбь, основной мотив поэзии заманистов, постепенно сменилась на радость. Но это уже совсем другая тема и другая литературная эпоха.
Итак, можно ли вступать в спор с прошлым? Да,можно и нужно. Хотя бы для того, чтобы не стать новыми манкуртами. Но спорить нужно, по всей видимости, с одним важным условием, о котором предупреждал еще Уинстон Черчилль: нужно в нашем споре с прошлым не потерять настоящее. А в настоящем начинается то, что мы называем Будущим…
Осмонакун Ибраимов