Личная жизнь, научная карьера и политическая судьба Андрея Сахарова стали предметом художественного описания
В московском издательстве "Новый хронограф" при поддержке Фонда Первого президента России вышло жизнеописание Андрея Сахарова – почти тысячестраничный роман "Жизнь Сахарова". Московский журналист Николай Андреев, длительное время проработавший в газетах "Известия", "Комсомольская правда", "Литературная газета", потратил целое десятилетие на изучение биографии и документальных свидетельств о жизни изобретателя советской термоядерной бомбы, ставшего в 1975 году лауреатом Нобелевской премии мира. Подробный рассказ о внутренних поисках, формировании политической позиции и личной жизни Андрея Дмитриевича Сахарова во многом меняет образ иконы советского правозащитного движения, сложившийся в России.
– Николай, как бы вы сами охарактеризовали жанр вашей книги? Это чистой воды беллетристика, художественно-историческое исследование или скорее все же документальная проза? Что вы писали?
– Это беллетристика, художественная биография, может быть, документально-художественное исследование.
– В какой степени ваш Андрей Сахаров – литературная фигура, а в какой – исторический персонаж?
– Конечно, в первую очередь это литературно-документальный персонаж, но за любым фактом, который приведен в книге, стоит документ. Конечно, в романе есть и литературный домысел, есть развитие второстепенных сюжетных линий, которое, может быть, в точности не соответствует жизни. Но то, что с Андреем Дмитриевичем происходило; ситуации, в которых он оказывался; поступки, которые он совершал, – все это я могу подтвердить документами.
Домыслы в основном касаются нескольких не первостепенных персонажей. У книги многофигурная композиция: ее героями являются коллеги Сахарова, академики Зельдович и Харитон, его родственники, жены и дети (Елена Боннэр в первую очередь), советские политики вроде Берии или Горбачева.
Все они – реальные персонажи, я стремился максимально соблюдать историческую правду, но в то же время в развитии сюжета не обошлось без фигур собирательных. Допустим, в образе друга Сахарова Матвея Литвина обобщены характеристики нескольких фигур, которые так или иначе "прошли" через судьбу Андрея Дмитриевича.
– Каков круг документальных источников, с которыми вы работали? Где вы брали материалы для книги?
– Основной документальный источник – это, конечно, двухтомник воспоминаний Андрея Сахарова, а также воспоминания о нем самом, хотя таких материалов очень мало. Точнее сказать, всего три сборника вышли о Сахарове почти за четверть века после смерти. Кроме того, я встречался и беседовал со многими людьми, знакомыми и как-то связанными с Сахаровым. Например, с некоторыми его коллегами из закрытого ядерного центра в Сарове. Я побывал в самом научном центре, был в доме (точнее, в той половине дома, в которой Сахаров жил с первой женой Клавдией и их общими детьми).
Я побывал в доме-музее академика Харитона, в так называемом "красном доме", где располагался теоретический отдел, в котором работал Сахаров, изобретая термоядерную бомбу. Побывал в Нижнем Новгороде, в квартире-музее Андрея Дмитриевича – а раньше это была квартира, в которой он жил вместе с Еленой Боннэр во время ссылки из Москвы.
Я беседовал с людьми, с которыми ссыльные общались; это, кстати, очень незначительный круг людей. В том же доме, где жили Сахаров и Боннэр, только в другой квартире, располагается связанный с его горьковским изгнанием архив. Я также встречался с некоторыми людьми, с которыми Сахаров работал в Москве.
– А с самим Сахаровым вы были знакомы?
– Да, и с ним, и с Еленой Георгиевной Боннэр. С ней у меня не было очень уж больших бесед, но мы встречались, наверное, пять-шесть раз. А с Сахаровым я познакомился благодаря журналисту Юрию Росту. Андрей Дмитриевич ездил в Сыктывкар поддерживать избирательную кампанию диссидента Револьта Пименова, и Юра попросил меня туда вместе с Сахаровым слетать. Не скажу, что я вел обширные разговоры с ним, но мы беседовали. Иногда я встречался с Андреем Дмитриевичем, когда он работал в Верховном Совете.
– При подготовке книги вы общались с кем-то из соратников Сахарова по правозащитному движению, скажем, с Сергеем Ковалевым, Людмилой Алексеевой, Юрием Шихановичем?
– С Людмилой Алексеевой я общался, но довольно давно. А с Сергеем Адамовичем Ковалевым как-то не получился у меня разговор о Сахарове. Ковалев в ту пору тоже был народным депутатом, но как-то о Сахарове со мной предпочел не беседовать. Возможно, не увидел во мне подходящую фигуру для такого разговора. Не знаю.
– Одна из удачных особенностей вашей работы, на мой взгляд, – это авторская отстраненность. Поступки Сахарова, его друзей и врагов вы интерпретируете, как правило, в прямой речи персонажей книги, а не в своем авторском описании. Отчасти поэтому не совсем понятно, кто для вас Андрей Сахаров – герой, мученик, человек мятущийся, ищущий, совершавший ошибки? Как вы себе его представляете?
– На этот вопрос я как раз не могу определенно ответить. Мне хотелось прежде всего показать мощную фигуру Сахарова. Я считаю, что Андрей Дмитриевич –
Сахаров – один из десятка исторических личностей, деятельность которых существенно повлияла на историю Советского Союза второй половины ХХ века. Как и всякая личность такого масштаба, он до конца непознаваем
один из десятка людей, исторических личностей, деятельность которых существенно повлияла на историю Советского Союза, России второй половины ХХ века. Как и всякая личность такого масштаба, он до конца непознаваем. Я постарался, как мог глубоко и широко, показать его характер, умонастроения, воззрения, его окружение. Может быть, мои слова прозвучат несколько напыщенно, но мне кажется, что я в какой-то степени открываю Сахарова заново.
Будем честны: Сахаров в России почти забыт. Да, иногда мелькает его фамилия, мелькают ссылки на его работы и заявления, но много ли о нем сейчас россияне знают? Как-то ушла его фигура из общественного обихода. В прошлом году, например, было два юбилея, связанных со значительными датами в биографии Сахарова: 60 лет во времени испытания основанного на его идее ядерного устройства и 45 лет со дня выхода знаменитых "Размышлений...". Я не видел ни одной публикации по этим поводам, а ведь оба события дают поводы поговорить очень о многом.
– На страницах вашей книги появляется множество самых разных персонажей, в том числе люди, имена которых хорошо знакомы многим, если не всем, гражданам России. Насколько соответствуют реальности их слова, которые вы приводите? Скажем, насколько аутентичны разговор Елены Боннэр в поезде с актером Георгием Жженовым или беседа Михаила Горбачева с Андреем Сахаровым в Кремле? Как вы реконструировали эти сцены? Это литературный вымысел?
– Нет, это не вымысел. Действительно, в купе поезда у Боннэр случилась довольно напряженная беседа с актером Жженовым, Елена Георгиевна об этом писала в воспоминаниях. Я лишь добавил факты из биографии Жженова, из биографии Боннэр, чтобы возникли дополнительные драматизм и напряжение. Свой разговор с Горбачевым Сахаров пересказывал Боннэр, и у меня информация – с ее слов. Кстати, я пытался говорить с Михаилом Сергеевичем о Сахарове, но беседа тоже оказалось малополезной. Горбачев помнит, что встречался и разговаривал с Сахаровым, а вот о чем – не мог вспомнить.
– Вы пытались как-то подобраться к архивам КГБ, связанным с Сахаровым?
– Да, конечно, я предпринимал такие попытки, но это почти трагическая история. Эти архивы уничтожены. В начале 1990-х годов, на волне демократизации, когда часть архивов КГБ временно была открыта, Елена Боннэр предприняла попытку добраться до них, но материалы уже были уничтожены. Это совершенно точно.
– Откуда это известно?
– Об этом заявил в свое время начальник КГБ Вадим Бакатин. Видимо, в Комитет был спущен какой-то негласный приказ в момент крушения СССР. Они же прекрасно понимали опасность обнародования материалов преследования Сахарова. Там было больше 200 папок.
– Как у вас возник замысел книги, почему она вышла только сейчас? Когда вы начали работать над сбором материала?
– Замысел книги как таковой возник довольно поздно, когда я вдруг обнаружил, что значительный объем материала уже собран. К тому моменту я уже разговаривал и с Сахаровым, и с Боннэр, и с Алексеевой. Я давно интересовался историей правозащитного и диссидентского движения в СССР, вообще современной историей. Однако до поры до времени просто не считал себя, ко всему прочему, достойным писать об Андрее Дмитриевиче: я журналист, интересуюсь историей, ну и не более того... Но мне казалось ужасно несправедливым, что проходят десятилетия, а хорошей биографии Сахарова нет. Появилась, правда, одна работа в серии "Жизнь замечательных людей". Книга называется "Андрей Сахаров. Наука и свобода", автор Геннадий Горелик. Он – уважаемый человек, историк науки, был близок к Боннэр. Однако из 440 страниц книги всего 60 посвящены Андрею Дмитриевичу, а остальное – история физики в России, размышления о том, украл СССР атомные секреты у США или не украли. Так что фигура великая, а книги о Сахарове нет. Постепенно я начал писать.
– Есть два, на мой взгляд, ключевых контрапункта в вашей книге. Первый – это моменты, связанные с внутренними борениями, с динамикой развития характера и воззрений Андрея Дмитриевича, мучительный процесс его превращения из ученого, истово верящего в необходимость термоядерной бомбы для Советского Союза, в человека, который чуть ли не считает себя соучастником преступления... Второй процесс – путь Сахарова в правозащиту, его превращение из лояльного советской системе академика в человека, который до конца отстаивает принципы свободы личности так, как он их понимает.
– Это один и тот же процесс, только я хотел уточнить момент об отношении Сахарова к ядерному оружию. Он до конца жизни не отрекался от того, что он создал. Более того, Сахаров подчеркивал: тот факт, что Советский Союз получил водородную бомбу, помог сохранить мир. Его много раз пытались (например, Алесь Адамович в интервью) склонить к этой мысли – отказаться, покаяться. Нет, Сахаров был в этом тверд. Как произошло его внутреннее перерождение? Мне кажется, что это удалось показать в романе: по сути, перерождения не было. Сазаров изначально был не то чтобы настроен против СССР, он был почти по-детски наивным. В научном сообществе в Арзамасе-16 Сахаров
Елена Боннэр у гроба Андрея Сахарова. 17 декабря 1989 года
ничем особенным не выделялся, такими прямо уж острыми речами. Обстановка в закрытом городе физиков была достаточно свободной по советским меркам: там обсуждалось все и вся; понимали, что прослушивают, что были стукачи, но особо ученые не таились. Мне кажется, что Сахаров – нормально мыслящий человек, который не может не задуматься о том, как устроено общество, в котором он живет, ради защиты которого он создал мощное, убийственное оружие. Тогда не только он об этом задумывался, многие задумывались – и умные люди, и не очень, и я тоже задумывался.
Но одно дело – задуматься, а другое – набраться силы, храбрости, воли и встать "по ту сторону". На это мало у кого хватает сил, люди склонны к компромиссам, я и о себе, к сожалению, такое могу сказать. А вот Сахаров был честен во всем, поэтому считал нужным сказать то, что он думал о советском тоталитарном обществе. Динамика развития его характера к тому же не была каким-то единым актом. Его трактат "Размышления о мире и прогрессе...", например, написан человеком, который стремился улучшить социалистическую систему, "взяв" у капитализма какие-то полезные моменты. Только позже к Сахарову пришло понимание того, что социализм вообще не подходит для природы человека. Это сложный душевный процесс, я пытался его прописать, и надеюсь, что мне это удалось.
– Пожалуй, самые захватывающие страницы вашей книги связаны с описанием непростых отношений Сахарова с родными и близкими ему людьми – с первой женой Клавдией, с Еленой Боннэр, на которой он женился через несколько лет после смерти первой супруги, с его отношениями с собственными детьми и детьми Боннэр. Елена Георгиевна предстает в вашем романе как человек очень сильный, искренне любящий Сахарова, человек, которого искренне любит Сахаров – но как человек противоречивый. Вас не испугала острота этих противоречий?
– Честно признаюсь, что о некоторых моментах взаимоотношений между членами семьи Сахарова – Боннэр я умолчал, позволив себе минимум правды. Мое общее впечатление таково: Боннэр фактически спасла Сахарова в очень трудный период его жизни, когда он оказался один, когда он всеми был, по сути, брошен. Во-первых, новая любовь дала Сахарову силы для жизни и борьбы.
Во-вторых, именно в связи с появлением в его жизни Боннэр (хотя, естественно, не только по этой причине) Сахаров занялся настоящей общественной деятельностью. И вообще я считаю, что любовь Сахарова и Боннэр – великая любовь, это в истории такая редкость!
– Вы не опасаетесь, что откровенность вашей книги вызовет обостренную реакцию в правозащитном сообществе, среди людей, которые были близки к Сахарову, у его детей, детей Елены Георгиевны? Ведь Сахаров и Боннэр для людей либеральных убеждений во многом сакральные фигуры.
– Нет, не боюсь. Я же не писал в духе "желтой" прессы. Все, о чем я пишу в книге, происходило в действительности.
