Франгулян: В моем представлении Айтматов был именно таким

Народный художник России Георгий Франгулян является автором скульптур Пушкина в Брюсселе, Петра 1 в Антверпене, Окуджавы и Бродского в Москве.

- Георгий Вартанович, как Вы решились на изготовление памятника Чингиза Айтматова? Были ли Вы лично знакомы с писателем? Что Вами двигало?

- Я с радостью отношусь ко многим предложениям, если за ними стоят достойные люди – и заказчики, и портретируемые. В данном случае, все это сошлось. Понимая место, где будет установлен памятник, я тоже с радостью к этому отнесся. Там достойное окружение. Там Чингизу Айтматову будет комфортно, достойно, высоко. Все это вместе дало мне возможность придумать эту вещь и исполнить ее.

- Мне сказали, что Вы при жизни встречались с Чингизом Айтматовым

- Да, действительно, это было в 1999 году, когда я открывал памятник Пушкину в Брюсселе. Мы там встретились. Он тогда был послом Кыргызстана, должен был присутствовать и по протоколу, и по своей душевной привязанности. Он не мог не ценить Пушкина. Эта была и есть непреодолимая высота для всех. На банкете он подошел ко мне и сказал, что для него это «первый Пушкин». То есть я получил от него высочайший комплимент. Мы побеседовали какое-то время, чокнулись и выпили. Было очень приятно и комфортно с ним общаться.

- Что служило основой для Вашей работы – были какие-то видео, фотографии?

- Я его хорошо помню. У него характерное специфическое лицо с крупными чертами. Он очень мужественный и красивый человек. На самом деле он необыкновенно красивый мужчина. Я открыл и интернет. Нашел там тысячи фотографий. Нельзя говорить, что я опирался на одну фотографию. Это образ собирательный. Я никогда не работаю с фотографиями. Я просто смотрю, у меня возникает некое представление, и я его воплощаю.

- В Кыргызстане часть общества восприняла этот бюст в штыки. Они говорят, что он абсолютно не похож на Айтматова, это похоже на шарж, черты укрупненные и изменившиеся. Что Вы скажете по этому поводу?

- Художник имеет право на свое видение. Я не фотограф. Даже фотографии разные – на одной такой, а на второй уже другой. В моем представлении он является человеком с крупными чертами лица. В монументальном искусстве существует определенный граттаж . Если бы я делал эту работу для дома, для интерьера или даже для могилы, это была бы другая пластика. А это монументальное искусство, оно должно восприниматься с издали. Не надо смотреть на него пристально. Кому хочется видеть его так, пусть видят. Я не пытаюсь никому угождать. Это мое видение.

Я делал не просто портрет, это некое вертикальное образование, выросшее из земли Кыргызстана. Оно значимое, оно объемное. Сделать похожего – это первый, второй курс института. Здесь должно быть нечто больше. С каждого ракурса он разный. У него разное выражение лица, у него разные профили. Это сделано осознанно, эта никакая не ошибка. Пусть не пытаются меня обвинить в чем-то, я могу дать встречный бой. Его сестра подошла ко мне и сказала, что бюст похож и ей очень нравится. Это родная сестра. Кому как, может быть, кому-то хотелось видеть его моложе.

- Например, некоторые говорят, что лоб у него был прямой и невысокий. А в скульптуре лоб получился высоким и покатым.

- Пусть возьмут фотографию в профиль и посмотрят. У него именно такой лоб. В этом плане может быть градус отклонения, скульптура как-то может отличаться. Но это уже обосновано композицией. Значит у меня чуть-чуть вперед пошел. Все это вместе создает образ. Даже великий Роден сказал, что ни один портретируемый не сделал ему комплимент. Это нормально. У каждого человека свое видение. Мало того, видеть объем не каждый может. Нужно посмотреть три раза, пять раз. Люди привыкли воспринимать в цвете, с мимикой. Это разные вещи. Фотографии, где черно-белые тональные отношения, они привычны для восприятия. А тут объем. Он какой-то черный с зеленым. Человек не подготовлен воспринимать это. Я знаю по опыту.

Бывает лепишь что-то, приходят и говорят, что не похож, приходят во второй раз - уже похож, а на третий раз говорят, что очень похож. А я ничего не трогал и не менял нигде. Глаз привыкает к объему, учится его считывать. Кто-то горы видит, а кто-то не видит. Кто-то понимает, что между гор есть пространство, а кто-то нет, видит только силуэт. У кого то плоскостное восприятие мира, а у кого то объемное. У мужчин тоннельное зрение, у женщин развернутое. Художник должен это иметь ввиду. Да, укрупнены черты лица. Он должен кричать, он не должен тихо стоять под деревом , он не должен среди этих великих быть закатанным, обсосанным кусочком гальки. Это глыба, сила, мощь и дар. Это даже как кулак в какой-то степени. В этом есть сила, можно сказать.

- Почему выбран такой цвет?

- Дело в том, что бронза имеет свои специфические качества. Она со временем окисляется, и время все равно приводит ее в такое состояние. Я просто забежал вперед. Я всегда делаю что-то за природу, ускоряю процесс так сказать. Вещи, начищенные как яйцо, темнеют очень быстро, непредсказуемо и пятнами. Поэтому в этом есть устойчивость, образ того, что этот человек классик, это устоявшееся отношение. Это не новодел какой-то. Его литература имеет свою большую историю. Поэтому бронза уже имеет историческое лицо. На ней сознательно сделаны такие зеленые подтоки. Бронза – это материал, который невозможно испортить, он сам по себе живет. Это – живой материал.

- В этом атриуме сколько ваших работ стоит?

- Пока две. Скоро там, 15 ноября, будет стоять Егор Гайдар. Постамент там стоит. С памятником Чингизу Айтматову сознательно применен прием, когда внизу нет дополнительного постамента. Я хотел подчеркнуть нижней лепной частью то, что он вырос из земли кыргызской. Посредника между землей и нашим произведением нет. Он не нуждается в посредниках. Он сам вырос. Он твердо стоит на земле.

- И надпись «Чингиз Айтматов» сделана вертикально…

- Мы все улетаем вверх. Вот и буквы улетают. Горизонталь на кладбище должна быть. Вот лег человек. А он не лег, он стоит. Он является вертикалью, мощной доминантой в культуре.

- Мы знаем, что Вы создали много работ. Расскажите нашим читателям, сколько всего работ Вы сделали, и какая из них является Вашей особой гордостью?

- Я сделал много тысяч работ, но точно не знаю, не считал. Я знаю, что у меня сейчас в студии порядка 800 работ. Это давно подсчитала моя внучка. Вообще считать и записывать – не в моих привычках. Я сейчас, когда оборачиваюсь назад, вижу даже в маленьких работах значимые достижения, которые сформировали мой творческий язык. Нет нелюбимых вещей. Я вообще не влюблен в свое творчество. Я несу ответственность за все, что я сделал. Я вижу, что меняюсь в зависимости от прожитых лет, от степени набранного мастерства, от моего философского отношения к тому или иному событию. Окружающая среда, архитектура, город, площадь, страна – это все влияет. Это комплекс чувств, который позволяет сделать уместную вещь.

Есть в любой работе такое, что что-то кому то не нравится. Ничего абсолютного, совершенного не существует. К этому можно только стремиться. Я точно могу сказать, что в каждой моей работе есть какая-то ошибочка. Ничего страшного в этом нет. Так вот жизнь устроена и со временем что-то видишь, что-то не видишь. Творчество есть движение вперед. Если начать анализировать и возвращаться назад, страдать, что где-то как то ты не дотянул, то ты не сможешь двигаться вперед. Можно только совершенствовать себя.

- Вы упомянули, что ставили памятник Пушкину в Брюсселе. Наверное, часто встречаете разные мнения о своих работах?

- В раннем возрасте меня мнение других сильно волновало. Сейчас нет. Мне все равно, ругают или нет. Важно мое отношение. Ну может быть, одного-двух человек из коллег могу послушать, кому я доверяю. Но таких очень мало.

- Наверное, эти коллеги еще не успели высказаться по поводу бюста Айтматова?

- Во-первых, они еще там не были, не видели. Скажут, значит скажут. Неважно. Я на самом деле нахожусь на другой волне. Конечно, мне хотелось бы чтобы нравилось. Но есть такие признанные вещи как памятник Окуджаве, памятник Бродскому. Не думайте, что ничего не говорят. Кто-то сказал, что у Окуджавы был не такой нос. А жена сказала, что ухо у него другое было. Я говорю это условно. В конце концов время идет. Памятник имеет жизнь более протяженную чем наша.

Потом люди будут представлять, что именно таким он был. Важно не исказить, важно создать такой образ, величие того, кого ты делаешь. Я против натурализма. Я делаю много абстрактных вещей. Для меня форма имеет значение в сочетании с другой составляющей. Из этого складывается образ, а не из того, поднята бровь или нет. Это более сложный организм и более сложное произведение. В музыке есть попсовые произведения, а есть фундаментальные - классика. Я надеюсь, что я занимаюсь фундаментальными исследованиями и проработкой каких-то пластических устоев.

- Вы читали произведения Айтматова?

- Конечно. Я с раннего возраста читал. Прочитал почти все его произведения, включая «Джамилю», «Плаху», думаю все работы, за исключением нескольких самых последних работ.