Вернуть черепа

Вопрос о возвращении на родину останков правителя XIX века Кенесары-хана и лидера национально-освободительного движения начала XX века Кейки-батыра был задан казахстанским премьер-министром Каримом Максимовым на последней встрече с Дмитрием Медведевым в Сочи. В петербургском Музее антропологии и этнографии имени Петра Великого, или Кунсткамере, считают в принципе возможной передачу Казахстану останков Кейки-батыра. Что же касается останков Кенесары-хана, то сотрудники музея утверждают, что их в Кунсткамере нет, и что история о хранении черепа Кенесары-хана в фондах музея – не более чем легенда.

Передача за границу любого экспоната из музейного федерального списка возможна только в соответствии с федеральным законом или указом президента России, подчеркивает заместитель директора музея Ефим Резван:

– У нас уникальные казахские коллекции, и всегда немножко обидно, что широкой публике они становятся известны в первую очередь в связи с подобными сюжетами. Есть много легенд о том, что у нас хранится и чего не хранится. Многие годы наши казахские партнеры предпринимают попытки найти череп Кенесары-хана. Не так давно в Казахстане был снят о нем фильм, мы оказывали казахским кинематографистам всяческое содействие – и в Петербурге, и в Москве, и в Омске. И опять возникал вопрос о поисках черепа Кенесары, хотя всем прекрасно известно, что его у нас нет. Лет пять назад к нам приезжал зам министра культуры Казахстана, мы его посадили у себя и дали ему книги поступлений в наш музей за XIX век, чтобы он сам во всем убедился, там все страницы прошиты, все на месте. Естественно, информации о поступлении черепа Кенесары он не нашел. А вот того, что у нас хранится череп Кейки-батыра, мы никогда не скрывали, и наши казахские коллеги об этом знают очень давно. Череп поступил к нам в 1926 году, зарегистрировали его только в 1933 году.

Российские музеи лишь хранят коллекции, но они ими не распоряжаются, решения о судьбе экспонатов принимаются на самом высоком уровне. Так принято во всех серьезных музейных державах мира, это связано, в том числе, и с нашей непростой историей, с переменой политической конъюнктуры – можно вспомнить, как в 30-е годы распродавались эрмитажные шедевры, и даже в 70-е годы из страны уходили какие-то вещи. Формально ни одна организация с казахской стороны к нам с запросом пока не обращалась, но, если такой запрос поступит, он должен пройти очень многие инстанции, прежде, чем какое-то решение будет принято. Череп Кейки-батыра никогда не выставлялся ни на одной выставке, ни на наших постоянных экспозициях. Кроме того, в соответствии с музейными инструкциями, мы по этическим соображениям никогда не разрешаем ни фотографировать, ни снимать останки исторических личностей. У меня сейчас вышла большая книга, посвященная Казахстану, где я сам много раз бывал в экспедициях, у меня там множество друзей, в том числе журналистов и телевизионщиков. Но мы ни разу никому из них не разрешили снять череп Кейки-батыра, точно так же, как мы сейчас будем отказывать в этом российским телевизионщикам.

– Кто такой Кейки-батыр?

– В 1916 году в Средней Азии произошло антирусское восстание, связанное с указом о призыве "инородческого населения" в возрасте 19-43 лет на прифронтовые окопные работы. К тому же создалась непростая ситуация с русскими переселенцами времен Столыпина, отправившего туда до полумиллиона человек. К сожалению, тогда погибло много народу с обеих сторон, в том числе и этих переселенцев. Подавляли восстание регулярные войска во главе с генерал-адъютантом Куропаткиным, который одно время был российским военным министром. Постепенно это восстание переросло в басмаческое движение, которое было подавлено только в начале 30-х годов. Эта смута вывела на поверхность целый ряд лидеров, часть из них сражалась на стороне большевиков, часть – против них, а часть была и там, и там.

Кейки Батыр (Нурмагамбет Кокембайулы, 1871–1923) принадлежал к роду кыпчаков Среднего Жуза, родился в местности Байтума Костанайской области. По существующим источникам, был сподвижником хана Абдигапара, армией которого командовал известный красный командир Амангельды Иманов, лучший друг Кейки-батыра в будущем. В народе его почитали за храбрость, о меткости Кейки в стрельбе ходили легенды. Революцию 1917 года Кейки-батыр не поддержал, не был сторонником ни красных, ни белых. После смерти хана Абдигапара был вынужден отступить в Улатау и Кызылкумы, где продолжал набеги. Схвачен по доносу провокатора и обезглавлен. Место захоронения его останков неизвестно. Именем Кейки-батыра названа улица в Астане. Интерес к личности Кейки-батыра связан с политической кампанией, посвященной столетию антирусского восстания. В последнее время проблеме возвращения его черепа было посвящено множество публикаций в средствах массовой информации Казахстана и Киргизии. Известно, что на родине Кейки-батыра собираются поставить (по другим источникам, уже поставили) "мазар", то есть мавзолей, место паломничества и почитания святого. Такая же волна интереса к личности Кейки-батыра была зафиксирована в 1996 году, в связи с 80-летием восстания 1916 года.

У нас одна из крупнейших в мире и крупнейшая в мире коллекция черепов. Если забыть об исторической составляющей, то череп Кейки-батыра – это череп казаха, умершего в первой трети ХХ века. Как любой человеческий череп, он обладает невероятной по богатству информаций. Для науки любой экспонат бесценен, и этот череп тоже, но все-таки он не уникален.

– А кто такой Кенесары-хан?

– Это фигура гораздо более серьезная. Это чингизид, последний хан всех трёх казахских жузов (с 1841 года). В современном Казахстане почитается на государственном уровне как лидер национально-освободительного движения казахов в 1837–1847 годах в борьбе за независимость. В сражении с киргизами отряд Кенесары был разбит, сам он схвачен и на третий день казнён. Русским голову принесли в качестве доказательства его гибели.

– Кунсткамера действительно готова, как написали СМИ, передать череп Кейки-батыра казахам?

– Есть вышестоящие инстанции – Министерство культуры и Федеральное агентство научных организаций, которые должны согласовать свою позицию и принять решение. Если такое решение будет принято, музей его выполнит, – говорит Ефим Резван.

Передача Казахстану черепа национального казахского героя – это не только правовая, но и этическая проблема, считает заведующий сектором архитектурной археологии Государственного Эрмитажа Олег Иоаннесян, которого смущает само понятие человеческого черепа как музейного экспоната:

– Человеческий череп – это прежде всего останки человека, которые должны быть погребены. Но иногда случается, что эти останки становятся объектом научного изучения, попадают в особые условия хранения. Коллекция Кунсткамеры – это как раз такая эталонная коллекция человеческих останков, по которой изучают расовые особенности, эволюцию человека, древние болезни. С другой стороны, сейчас принята такая практика, когда, после того как изучение завершено, останки погребаются. У археологов к этому вопросу отношение однозначное: до изучения обеспечь сохранность, после изучения желательно похоронить. У антропологов есть свои критерии, по которым они отбирают человеческие останки для музейных коллекций. Но вообще-то, даже с точки зрения циничных археологов, само понятие человеческого черепа как части коллекции звучит несколько кощунственно.

– А если все же отвлечься от этих этических соображений, как вы считаете, допустимо ли взять музейный экспонат и передать его другой стране?

– Это тоже непростой вопрос. В принципе, если коллекция давно существует и формировалась законным путем, то все экспонаты этой коллекции – часть музейного фонда страны. И если начать отдавать экспонаты, это будет гигантское потрясение в сфере культуры, ни в одном музее тогда ничего не останется. Поэтому от такой практики все отказались, создали музейные фонды, где каждый экспонат, хранящийся в любом музее, имеет свой точный адрес – и все. Из Эрмитажа в 30-е годы продали много ценнейших вещей, но мы же сейчас не требуем их назад! Выработана совсем другая тактика – есть договоренности между музеями, и экспонаты. Включая шедевры, время от времени приезжают в места, где они когда-то хранились. А потом возвращаются на место постоянного хранения. А перекройка музейных фондов чревата большой неразберихой, так в музеях можно не досчитаться половины экспонатов. На передачу экспонатов из страны в страну практически наложен мораторий – кроме временной передачи на выставки, разумеется. Бывает другая ситуация – когда экспонаты едут куда-то на выставку, а в это время дома что-то происходит, как вышло с крымскими коллекциями. До сих пор не решен вопрос, куда их возвращать – музею или государству, которое их отправляло. Вопрос юридически неоднозначный, и ответа на него как бы не найдено. С моей точки зрения, возвращать надо в музей, а вопрос о принадлежности территории – это уже другой вопрос, чисто политический.

– Но в случае с черепами, хранящимися в Кунсткамере, ведь нет политического подтекста?

– Нет, здесь совсем другой вопрос, этический – считать ли человеческие останки экспонатами. А вопрос о передаче другой стране настолько сложен, что, я думаю, даже министерства культуры на своем уровне решить его не состоянии, – рассказывает​ Олег Иоаннесян, добавляя, что, в любом случае, передача музейных экспонатов должна быть сопряжена с очень строгой процедурой.

Заместитель директора Кунсткамеры Юлия Кукина подчеркивает, что передача предметов из музейных коллекций в другие руки регулируется законом:

– Самое главное: наши коллекции принадлежат музейному фонду Российской Федерации. Ни один государственный музей собственником своих коллекций не является. Собственник – это государство, а министерство культуры уполномочено заниматься вопросами о передаче коллекции, о включении в нее новых предметов или исключении тех или иных экспонатов. Любая передача коллекций делается, в частности, для нашего музея, на основании двух разрешений. Это должно быть разрешение учредителя, которого запрашивают на основе огромного пакета документов – на передачу во временное пользование для выставки, неважно где, в Ханты-Мансийске или в Париже. Определяется срок, предоставляются гарантии, если это зарубежная выставка, то гарантии государственные – в общем, требуется огромный пакет документов. Потом все это рассматривает министерство культуры, которое и дает разрешение на временный вывоз экспонатов или на ввоз. Музей самостоятельно не имеет право принимать таких решений. А если экспонат передается кому-то на постоянное хранение, то предмет сначала должен быть исключен из государственного музейного фонда, и органы государственной власти уже принимают решение о том, куда он передается и где хранится. Музеи, повторяю, – только управляющие, но не собственники своих коллекций. Например, сейчас мы вывозим пять выставок и две возвращаем, и все это связано с очень большой бумажной работой. Законодательство все это регулирует, определяет, кому можно отдавать предметы искусства, какие должны быть для этого условия. У меня стол завален этими документами, это действительно очень большая работа, обычно этот процесс занимает два года.

– А бывает так, чтобы вещь из коллекции передавалась куда-то не временно, а навсегда?

– Для этого надо подавать заявление в министерство культуры, чтобы вещь по тем или иным причинам исключили из коллекции. Это заявление нужно обосновать – например, что-то пропало в блокаду, или бывает, что вещь стареет, превращается в труху за 300 лет. В министерстве культуры рассматривают такое заявления и принимают решение. На моей памяти такого не случалось никогда, да и решение этих вопросов – не в нашей компетенции. Были вот какие моменты – возвращение в рамках реституции предметов, вывезенных во время войны из Германии. Тогда, в 50-е годы, многие наши музеи возвращали Германии такие коллекции, для этого работали две очень крупные межправительственные комиссии. Наш музей тогда тоже передавал в Германию вывезенные ранее немецкие коллекции.

– А как быть с останками человека, ставшими частью музейных коллекций? От этого действительно как-то немного не по себе.

– Прежде всего – коллекции у нас научные, у нас одна из самых крупных в мире коллекций человеческой антропологии. Кроме того, существует вопрос о том, что считать останками человека. Иногда ведь и волосы использовались для утилитарных целей, и даже фаланги пальцев становились культовыми предметами, такие экспонаты есть во многих этнографических музеях. Каким образом можно все это захоронить? Это серьезная проблема. В американских музеях сейчас очень много говорится о том, что человеческие останки выставлять некорректно. Но там это связано с тем, что это останки, в основном, коренных народов Америки. Там и научный ресурс, и финансовый, и всякие национальные ассоциации, племена и сообщества занимаются этой проблемой – не только вопросом, как хоронить эти останки, но и как их хранить в музеях. Ведь просто взять и все зарыть в землю – это не совсем правильный выход. В 70-х годах, например, была серьезная кампания по репатриации коллекций по физической антропологии, там был задействован Смитсоновский институт, один из крупнейших музейных центров мира, и даже Конгресс. Было разработано серьезное законодательство по репатриации останков, в течение 10 лет коллекции были изучены на самом высоком научном уровне, а затем переданы коренным народам для захоронения. Наверное, в таком варианте это возможно. В нашей стране археологи, наверное, должны прежде всего считать, что они имеют дело с научным материалом.

Казахская служба РСЕ/РС