В этой поездке я потеряла многое: телефон украли, многолетний разбухший дневник от моих мыслей был забыт под подушкой в «испанском» поезде Алматы-Астана. Он был заботливо спрятан от маленькой Жании, и в душе ведь промелькнула жадность – четырехлетняя девочка хотела рисовать, а я внутри сжалась немного, вспоминая свою дочку. Не отдала. Нельзя позволять жадности победить искреннее желание ребенка. Нельзя.
Кто-то найдет мой дневник, и все прочтет, все мои секреты, от которых устала моя судьба. И живые рисунки ребенка, увидит линии, которые спрессовали в себя столько жизни.
А вор, интересно, прочтет наши смс, и мои признания в любви, которые ты никогда не услышишь?
Я слишком хотела, чтобы часть меня в этой поездке тоже украли, как и телефон. Чтобы пространство поглотило все эти мысли, килограммы полустертых невыраженных эмоций, полувздохи букв – и где-то удобно сохранило. До поры, до времени.
Ведь вспышками из какой-то глубины какие-то мысли прошлых жизней нас поражают? И, может, я услышу свои же мысли через века, точно такой же, но другой женщиной, проезжая на месте прежней Алматы? Или они будут капать дождем мне на лицо? Или вновь закружатся снежинками? И сердце будет волноваться – она и я найдем понятную причину этому стуку.
Где-то на железнодорожном вокзале меня настигла тошнота. Всегда так, когда мне плохо. Я винила себя, что сдалась до борьбы – это были тяжелые мысли про своего ребенка, что она все дальше и дальше от меня по моей вине. Я не смогла додать ей свою любовь в виде внимания и времени, проведённое рядом с ней.
Вся любовь колышется морем внутри меня. И все. Любовь не материализованная, она только с тобой, чувствует ли ее другой?
И я была недовольна, что я так увлекаюсь им. Я не хочу, я не могу. Я хочу, чтобы он отпечатался только своим смехом и этой светлой улыбкой в моей жизни.
Наш диалог с ним - сплошная дорога, которая никуда не приводит.
Как только я вытаскиваю из себя слова на бумагу, мое недовольство собой исчезает. Купила клетчатую тетрадь за сто тенге на вокзале и тошнота ушла.
Поезд мчался амбициозно по степи, на фоне луны, прорезая пространство, догоняя время. Все знали, куда они едут, куда приедут и зачем. Или делали вид. Но у поезда всегда есть цель и рельсы. Это меня тоже всегда успокаивает, потому что моя цель и мои рельсы всегда от меня ускользают.
Недавно я ехала по этим же казахским степям, но в машине. Снежинки хотели разбиваться об лобовое стекло, но были слишком легки для этого. То были мои вдруг материализовавшиеся мысли. Их, успокаивая меня, беспощадно кружил ветер. Природа ведь тоже сумасшедшая. Женщина, по сути, она - не мужчина.
Молчание проникает в твою жизнь всегда с улыбкой или покорностью снежинок, легших под поезд после вьюги.
Звук поезда убаюкивал, и в первом купе вагона № 14 ехали три крупные казашки и я, вдруг хрупкая на их фоне. Была еще Жания, которую я гладила по голове, и мы, обнявшись, сидели... Долго... Это море внутри иногда щедро проливается чужим детям, но чужих детей не бывает. Ведь она не вспомнит меня из поезда, из детства, когда мы через десять лет вдруг встретимся, но этот сгусток нежности где-то отпечатается. Я очень надеюсь.
Я впервые пила водку, закусывая курицей и грибами. Я впервые видела, наблюдая за теплом внутри меня, что совсем необязательно говорить о себе.
Люди хотят выкрикнуть о себе больше всего случайным попутчикам. И странники знают больше тебя.
Иногда я выходила из купе и смотрела в окно. Там мелькали огни редких сел. Вместе со вспышками света на фоне стуков колес поезда я понимала, что степь – это материальная форма одиночества. Степи огромной человеческой тоски. И мы внутри поезда, отделенные от одиночества скоростью и механикой, думали, что мы не одни, что степь нас не касается, потому что внутри – водка, смех, Жания.
Когда огни заканчивались, из окна на меня смотрела я сама. Иногда, когда люди слишком неожиданно видят свое отражение, они не успевают сформировать свой привычный образ, они вдруг видят себя по-настоящему, а не свое впечатление от себя.
У меня суровое лицо – могу сказать только это.
Астана встретила бураном. Но было тепло. Есть города прекрасные особенно в одно время года. Астане к лицу зима. С 2008 года она стала более обжитой. Еще в 2008-м было впечатление, что это - новая квартира после ремонта, где ты еще не переночевала.
Астана
И вновь охватило счастье. Когда природа бушует, всегда так вначале, потому что ответственность перекладывается с тебя куда-то на кого-то.
- Я так счастлива в дороге, просто в дороге. И в Алматы особенно, потому что тут нет знакомых мне мест, - написала ему зачем-то.
Прекрасно ведь чужой пройтись по улицам города, не вспомнив ничего. Где нет твоих любимых уголков, где нет слишком знакомых окон, когда сердце не переворачивается.
Дорога – это всегда свежесть. И странники увидят больше тебя.
В твоей обычной жизни она, жизнь, поделена на будни и выходные, а дни на часы, и ты не можешь взглянуть на себя и на свой город вне всего этого.
А в Бишкеке весна, особенно после Астаны. Как ни странно, только в пути есть время остановиться и отдышаться. И еще одна мысль, которая въелась в меня: казахи – те же кыргызы, но только казахи.
От редакции. Продолжения серий очерков из поездок читайте в следующих колонках Аиды Касымалиевой. Они будут посвящены поездкам по Кыргызстану.
